Ну, и тут у нас работает. Она ж уже на пенсии, так сила не та уже. Вот, санитарка, ну, еще где-то там на полставки в соседнем корпусе. Ей теперь мамку досматривать надо, вот поближе к врачам и держится.

Так вы не говорите, что она злая. Она просто разочарованная. Живут-то втроем в «полуторке» хрен знает где. Тесно, бедно, все деньги уходят на сына да на лекарства для мамки. А так и пожрать у ней не всегда есть — если только я не подкину. Так она с собой домой забирает, кормит там всех.

Тяжкая бабья доля. Тяжкая, девочки. Особенно когда одна будешь растить… Тут уж про себя забыть придется…

Милка вздохнула, покивала трагически. А мне вдруг стало страшно дышать… А не мою ли историю сейчас рассказала Большая Яковлевна? А не мои ли перспективы сейчас так четко нарисовались?

«Втроем в «полуторке»…

А тоже была уверенность у Степановны, что справится…

Так ведь и справилась! Вон, какая молодец! Знала бы раньше — с первой бы минуты говорила ей что-то хорошее!

Она-то справилась, но какой ценой?

Ведь даже если бы злая была… Злость — топливо, она человеком движет, хоть и не всегда ровно и не всегда в нужном направлении. А разочарование человека съедает.

Я, возможно, упустила что-то важное, пока была молодой.

Но не упущу сейчас, когда я «старенькая девочка»!

— Милка! — сказала я. — Пойдем бороться за квартиру!

— Пойдем! — вскричала Милка.

И мы пошли.

Никакого плана не было. Была только ярость и подкатывающая к горлу жгучая обида. Наверняка у этой телеведущей все в порядке с жильем! Наверняка! И муж у нее есть, какой-то он там продюсер! Да, им хочется чего-то покруче, кому бы не хотелось? Но у них и так все хорошо! И у них есть другие варианты добиться желаемого! А у меня — нет! И я, мы с малышом, имеем такое же право на эту квартиру, как и они! Абсолютно такое же, хотя на самом деле даже большее, потому что у меня ни мужа, ни денег — ничего!

И мне не надо, чтобы Алина Кирилловна устроила все для меня, как-то подгадала, что-то подсыпала-наколдовала, чтобы малыш мой притормозил или, наоборот, поторопился, чтобы появиться в нужный час! Не надо этого! Мне просто хочется, чтобы было ЧЕСТНО! Чтобы если судьбе будет угодно отсыпать шоколада телеведущей и именно ее малыш родится в Новый год — так пусть так и будет! А если это — мое счастье, так пусть я рожу в ноль-ноль, и мне честно отдадут ключи! Просто чтобы все было без вмешательства человеческого фактора! Вот чего я хочу!

Милка скакала рядом и поучала:

— Главное — это себя правильно поставить! Надо сразу всем сказать, что ты — это ты, а все остальные пусть отвалят! Поняла?

— Нет!

— Смотри!

Она тормознула меня в холле, там, где гудел сериалом телевизор, там, где сонные беременные, выгрузив наружу все свои телеса, сидели, обмотанные датчиками КТГ, а маленькие сердечки их детенышей тихонько чавкали в такт ударам крови в моих висках.

— Эй! Всем слушать сюда! — грозно крикнула Милка. — Чтоб даже не думали слюни пускать на квартиру! Понятно вам? Квартира вот ей достанется!

И она указала на меня.

Немая сцена. Десять пар глаз с ужасом, удивлением, непониманием смотрят в мои дрожащие зрачки. Потом ужас, удивление, непонимание сменяются гневом, яростью, завистью, возмущением, и все это смешивается в один большой и раскаленный ком ненависти, и в одну секунду меня им вплющивает в стену…

— Она пошутила! — крикнула я. Даже засмеялась, кажется. — Пошутила!

А потом очень быстро пошла прочь… А Милка бежала следом и что-то возмущенно мне кричала, называла трусихой и несерьезным элементом… Я ее послала. Мне было очень стыдно, очень плохо и очень бесперспективно.

Как ты, малыш? Ты же не пострадал от того, что меня сейчас все так ненавидели? Мне плохо, солнышко, плохо… Ну, я, конечно, справлюсь… Но вот сейчас мне плохо… Будущее стало совсем туманным. Совсем будущее размылось. Хотя при этом оно ужалось до размеров моего живота. Я устала от этого марафона, милый. Немножко устала… Я сорок недель готовлюсь к чуду… Каждый день, каждую секунду. Когда так долго, то уже перестаешь верить, что чудо есть… Сорок недель… Слоны ходят беременными два года…

Ты не думай, я тебя совершенно ни в чем не обвиняю! Ты все равно — самая долгожданная премьера в моей жизни! Я просто на себя злюсь. Нелепости своей удивляюсь. До тридцати лет жить, не имея бизнес-плана! О чем я думала? Ведь все было — молодость, разум, свободное время! Почему я не вычислила сразу главное? Почему я не взяла кредит, не построила квартиру, дачу с кроликами? Отчего я была такой несерьезной? Ну, вот на что я потратила двенадцать прекрасных, очень удобных для карьеры лет своей жизни? Да, поучилась в институте… Да, поработала в разных интересных проектах…

Мне там было интересно. Я всегда шла на работу как на праздник. Поразительно, но я всю жизнь ходила на свои работы как на праздник! И это, вероятно, меня и сбило с толку… Может, если б мне не нравилось, я б искала место получше? Ну да… Я искала бы работу получше и нашла бы ту, на которую ходила как на праздник… Значит, беда в том, что мои праздники неденежные? Надо было выбирать такую работу, где хорошо платят, а не такую, где праздник…

Но вот тоже… А как это понять в двадцать лет? Ты же весь горишь на этой работе, не замечая времени и дней, когда аванс и зарплата! И вокруг такие же фанатики, и вам в кайф, и в этом какая-то суперценность, ты понимаешь, что ты не зря живешь! Не зря! Работаешь-работаешь-работаешь, не накапливая ничего, кроме радости от работы…

А потом вдруг сразу — тридцать, ты беременная, и единственное очевидное накопление у тебя — в районе талии…

Я — не стратег. Да что там… Я просто неудачник… Неудачница…

И нас таких много…

Иван Иванович сидел в нашей корпоративной кухне ужасно грустный. Кофе перед ним. Засохший пряничек.

— Иван Иванович? Вы заняты?

— Я? А, нет. Так сижу… Ты что-то хотела?

— Да, хотела сказать, что написала несколько вариантов слогана для минеральной воды. Вы посмотрите?

— Завтра, хорошо? Что-то я сегодня туп и слаб…

— Вам… может, помощь какая-то нужна?

— Да нет… Ты и так больше всех меня выручаешь. Да ты всех тут выручаешь. Спасибо.

— Не за что. Мне приятно. Я люблю… работать. Он кивнул и снова отвернулся к своему пряничку. А мне бы уйти… Ну, что лезть к человеку в душу? Но как уйдешь? Как оставишь его, такого одинокого, любимого, одного сидеть с плечами опущенными? Я покружила еще пару минут по офису и снова вернулась на кухню.

— Вы извините, — сказала я, краснея. — Но я вас одного оставить не могу. Я потом спать не буду. Хотите, вы выговоритесь, а я послушаю? Или поругаем кого-нибудь вместе? Или просто так посижу рядом, помолчу? Хотите?