Пьер проводил меня на Северный вокзал, в Париже похолодало, выпал снег. Я купил в Париже огромный чемодан, чтобы увезти все вещи, которые приобрел во Франции. Мне хотели еще дать ротатор для печатания листовок, но я сказал, что все не увезу.

- Это очевидно! – согласился Пьер. И мы решили, что ротатор привезет в Москву активист LO, а его там встречу. Бедняга собирался лететь в Союз на самолете, но организация приказала ему ехать на поезде.

Нас представили друг другу в кафе. Помню, это был худощавый, носатый парень лет 35.

- Но ты и так узнаешь его, - сказал Пьер. – Человек с ротатором – это сразу заметно.

Если учесть, что ротатор сохранился со времен Сопротивления, то Пьер был совершенно прав.

Перед самым отправлением поезда в купе вошел мужик. По нему сразу было видно, что он мой соотечественник. В меховой шапке, в нелепом пальто, вроде моего. Но главное – лицо. Лицо нашего человека, оказавшегося на Западе. Растерянное, какое-то. Его провожал чернобородый парень в косухе. Они попрощались, парень говорил на хорошем русском.

Мужик мне стал показывать какие-то жесты. Я признался, что я тоже из Советского Союза. Мужик сразу расслабился. Выяснилось, что он возвращается из Испании, из Барселоны, с какого-то конгресса свободных профсоюзов, на который его пригласила анархистская конфедерация – CNT.

- Я из Днепропетровска, мы с мужиками профсоюз создали, наши местные анархисты (как я потом выяснил – наш товарищ Дубровский) дали нам адрес испанцев, мы написали им, вот они меня и пригласили. А чего не съездить, если приглашают! – объяснял мужик.

- Выпить не хочешь? У меня коньяк есть, испанский…

Я отказался.

- А я выпью, мужик достал из сумки бутылку и показал мне:

- Чего написано-то? Торрес! Хоро-о-оший коньяк! Я пробовал. Купил пять бутылок: домой, если гости придут – на стол поставить, и мужикам две бутылки.

Профсоюзник налил себе полстакана бренди и залпом выпил.

- Фу, перенервничал! Хорошо тебя встретил. Ты по-французски-то понимаешь, а то я ни бум-бум.

Я признался, что не французским не владею.

- А по-немецки?

- Немного.

- О, поможешь мне тогда продать в Берлине палехские игрушки, яйца палехские. Они на Западе-то в цене, верно?

Я понял, что встрял. Не сказал ни да, ни нет. Ходить по берлинским магазинам с палехскими яйцами я, конечно, не собирался.

Утром мы приехали в Берлин. Я сдал вещи в камеру хранения, помню, заплатил 10 марок, зарезервировал место в поезде до Ленинграда. Днепропетровец попросил купить ему билет куда поближе, чтобы меньше заплатить, до советской границы. И мы с моим новым знакомым пошли гулять по Берлину. Побывали у Рейхстага, у Бранденбургских ворот.

На обратной дороге мы оказались в центре Западного Берлина.

- Ты глянь, какое изобилие, а! Глянь! Живут же люди, - причитал мой спутник.

И вот началось то, чего я опасался - он стал просить меня помочь в продаже яиц. Я отказывался, он умолял:

- Дим, ну ты же знаешь по-ихнему.

Я сдался. Он затащил меня в бутик, я на ломаном немецком кое-как объяснил его хозяевам, что «майн фройнд» хочет продать русские сувениры.

- Вот, вот, пожалуйста, смотрите – па-лех-ские яй-ца. Па-лех! Понимаешь? – кричал он. Управляющий или хозяин посмотрел на яйца и покачал головой: нет, не нужно.

Я готов был провалиться сквозь землю от стыда.

Выйдя из магазина, так и сказал: хочешь – продавай сам, я больше не буду тебе помогать, мне стыдно, я не хочу позориться.

- Ну мы деньги-то поделим!

- Я же сказал – нет!

Он заходил в магазины, его везде отшивали, мы зашли в крупнейший европейский универмаг – он и там стал приставать к продавщицам со своими яйцами, их естественно, не купили.

Подошел час отправления. Меня пустили в вагон, а профсоюзника нет. Оказалось, что он купил билет не на скорый поезд, а на электричку, которая шла до Бреста.

- Прости, я не могу тебе помочь. Доедешь до Бреста, а там уже до Украины рукой подать, - сказал я на прощание.

Меня мучила мысль: «Наверняка этот мужик также вел себя в Барселоне, если не хуже. Что теперь будут думать о нас, о советских активистах, испанские анархи?».

На советской границе мой чемодан привлек внимание таможенников, но проверить его они не успели. В Латвии в купе сел какой-то лысоватый субъект. Узнав, что я возвращаюсь из Франции, он стал смотреть на меня как на небожителя.

- Расскажи, как там?

-Безработица, клошары на каждом шагу, студенты и рабочие устраивают антивоенные демонстрации.

- Шутишь?

- Чистая правда!

- А это что у тебя, плеер? Дай посмотреть.

Я дал. Он взял в руки плеер, как отец берет на руки новорожденного сына.

- Я готов делать, что угодно: сортиры мыть – пожалуйста, только бы уехать из совка.

Он был жалок. Я возвращался в Ленинград с радостью, я устал от Франции, я хотел домой, к товарищам, я знал, что впереди нас ждет новый этап.

Пока я стажировался в Париже, товарищи в Питере продолжали действовать. Они распространили в ВУЗах и на заводах Питера декларацию, в которой осуждались силовые действия власти в Риге и Вильнюсе: «С помощью танков нельзя решить национальный вопрос, даже если на броне танков нарисованы красные звезды», - писали ребята. Декларацию написал Янек.

Приближалось время горбачевского референдума о судьбе Союза. Как на него реагировать? Ратовать за сохранение Союза, значит – поддерживать власть, на совести которой кровь, пролитая в Тбилиси, Баку, Риги, Вильнюсе… Оказаться в одной компании с теми, кто за развал Союза, то есть быть заодно с демшизой и националистами-сепаратистами, тоже нельзя…

Летом 1990 года я ездил отдыхать в Грузию и застал расцвет местного национализма, который помножался на извечное грузинское чванство. Все вдруг из коммунистов превратились в потомков князей! Но при этом у каждого тбилисского «князя» в деревне была родня, люди явно не княжеского происхождения, обычные «глехэби» (крестьяне).

Я до этого несколько много раз бывал в Тбилиси, и до армии и после, а служил в Гардабани, что в 50 километрах от грузинской столицы. И никогда до лета 90-го года с национализмом не сталкивался. Особенно трепетно грузины относились к солдатам: мороженное, сигареты, продукты в магазине, как правило, отдавали бесплатно. Помню, наш грузовик по дороге из Тбилиси остановился у арбузного рынка - водитель попросил закурить. Шофер получил блок сигарет. А мы по два арбуза:

- Сами поешьте и ребят в части угостите.