– Да. Вчера вечером, когда ты говорил, чтобы остаться…

– Это забавляло тебя? Что я планировал будущее, в то время как ты планировала бегство?

– Глупо так говорить, Фрэнк. Я не собираюсь устраивать никакого бегства. Я просто хочу вернуться в Сан-Франциско, чтобы…

– …Вернуться обратно к своей жизни. Да. Замечательная фраза. Но что это означает?

– Я думаю, это очевидно. Я нуждаюсь в работе, в крыше над головой.

– Возвращение к твоей столь желанной независимости, – холодно сказал он.

– Да, верно.

– И ты не хочешь продолжать связь со мной. Давай не уходить от этой темы. – Он встал и налил себе чашку кофе. – Тебе никто не говорил, что вежливость требует дождаться приглашения, прежде чем отвергнуть.

– Что это означает?

– Ты высказала мне свое решение раньше, чем я спросил тебя о чем-нибудь. Но ты всегда была очень восприимчива. – Он холодно улыбнулся ей поверх чашки. – Ну продолжай, черт возьми! Я не дурак, знаю, что у тебя на уме!

– Потрясающе, каким образом ты всегда узнаешь, о чем я думаю?

– Полагаю, ты имела в виду нашу женитьбу.

– Да, если бы я знала, что ты этого ожидаешь от меня, то… – Она оборвала фразу и повернулась к нему спиной.– Слушай, это все не относится к делу. Я хочу домой. И хватит об этом.

– Ты имеешь в виду: если бы знала, что я ожидал, что ты будешь вести себя как женщина, а не машина, ты бы никогда не согласилась выйти за меня замуж.

– Что-что? – Лайза резко повернулась, вся пылая.

– О, я знаю, чего ты хотела, Лайза. – Его голос сейчас был вкрадчив и мягок. – Ты думала, что получишь все, не дав взамен ничего, что ты можешь получить все выгоды этого соглашения без того, чтобы в нем участвовать.

– Я не хотела никакого соглашения, черт бы тебя побрал! – На ее глаза навернулись слезы.

– Конечно нет. Зачем тебе напоминать о том, что женские потребности и желания оказались замороженными в той глыбе льда, которую ты называешь сердцем?

– Теперь я поняла. – Лайза опустила чашку. – Великий Фрэнк Мейсон думает, что он разбудил мое либидо, и теперь ожидает, что его официально отблагодарят за это. – Она поднялась на ноги. – Что ж, в таком случае у меня есть для тебя кое-какие новости. Ты не разбудил ничего. То, что произошло этой ночью, не имело к тебе никакого отношения.

– Разве?

Его голос был угрожающе мягок, но Лайза уже ничего не слышала, кроме своего собственного гнева и боли. Лицо ее пылало, руки она уперла в бока.

– Ты прав! – выпалила она. – Да, у меня имеются определенные потребности, а у кого их нет? Ты просто оказался в нужном месте в нужное время.

Он сделал к ней быстрый шаг и схватил за запястье, вывернув кисть руки так, что она оказалась у нее перед глазами.

– Что ты видишь? – процедил он сквозь зубы.

– Отпусти меня!

– Отвечай на вопрос! Отвечай мне, что ты видишь?

– Я не…

– Кольцо. Кольцо из желтого золота. – Его улыбка была ледяной. – И я тот мужчина, который надел его.

– К моему великому сожалению, – отрезала Лайза.

– Приятные слова жены своему мужу после первой брачной ночи, дорогая. – Фрэнк горько засмеялся.

– Перестань пороть чепуху! Ты мне не муж!

– Нет, черт побери, я тот, кем назвался! – пробурчал он. Их взгляды скрестились.– И я говорю, что мы все еще женаты.

– Но ты сказал… вчера вечером…

– К черту прошлый вечер! – Он с трудом сдерживал ярость. – Для меня он был словно прыганье через обручи!

– Что?

– Тебе придется найти самого лучшего адвоката, которого только можно найти за деньги, если ты хочешь вырваться из этого замужества.

– Это не замужество, – быстро произнесла она. – И ты знаешь это. Это было соглашение.

– Скажи об этом судье. – Лицо Фрэнка потемнело.

Он отпустил ее кисть, прошел мимо нее и вошел в дом, даже не взглянув на нее.

Лайза глядела ему вслед. И как только она могла внушить себе, что влюблена в него?!

Наконец Фрэнк согласился, что оставаться в Мексике не имеет смысла. Это была маленькая победа Лайзы.

У нее не было никакой возможности вернуться к прежней жизни: ни работы, ни квартиры, ни денег. Она была привязана к нему свидетельством о браке и его упорным желанием удержать ее заключенным между ними контрактом.

Как только они заняли места в салоне первого класса самолета, несущего их обратно в Штаты, он обернулся к ней.

– Я позвонил Лилиан, – произнес он неприятным голосом, – и сказал ей то, что мы будем говорить каждому интересующемуся: меня отозвали домой неотложные дела.

– Можешь говорить им все, что хочешь. – Лайза смотрела прямо перед собой.

– Я хочу быть уверенным, что ты знаешь, как излагать эту историю, – холодно произнес он.

– Не думаю, что я вообще буду с кем-либо разговаривать.

– Люди ожидают видеть нас вместе последующие несколько недель. – Он натянуто улыбнулся. – В конце концов, дорогая, официально у нас еще продолжается медовый месяц.

– Только потому, что ты решил продлить его.

– Да. – В углу его рта заходил желвак. – Одна из многих моих ошибок, а теперь слишком поздно исправлять что-либо.

– Это никогда не поздно сделать. Ты просто боишься, что твое проклятое «эго» пострадает, если…

– Тут нечего обсуждать, – оборвал он ее хриплым голосом, – следующие несколько недель ты будешь появляться со мной на людях, будешь принимать гостей в нашем доме…

– Если ты попытаешься… если ты дотронешься до меня, – сказала она звенящим шепотом, – то обещаю: ты пожалеешь об этом.

Его рот казался узкой щелью на его потемневшем лице.

– Я уже сожалею, – холодно сказал он и отвернулся, скрестив руки на груди и откинув голову на спинку сиденья.

Лайза ничего не ответила. Не следовало этого говорить, было глупо показывать ему свой страх. Она никогда не боялась, что он возьмет верх над ней, да и сейчас не боится. Опасность заключается в том, что он, помимо его собственной воли, притягивает ее к себе как магнит. Нет, с этим покончено навсегда. Она никогда снова не бросится в его постель. Никогда!

Если бы у нее только было куда или к кому убежать. Но в том, что касается развода, она должна полагаться только на себя. Ее ближайшая подруга – Мэнди, но она не может затягивать ее в свои несчастья. Фрэнк может быть мстительным, и он не колеблясь уничтожит любого, кто придет ей на помощь.

Он не желал ее, никогда не желал, кроме как на время их контракта. Все это было упражнением в силе, и боль, таившаяся внутри нее, не должна вырваться наружу.