«Я была сыта по горло, — говорит Синтия. — Сил уже никаких не было. Он взял и стал целоваться с другой девушкой».

«Но я без нее не мог. И я ей позвонил».

«Я сидела у телефона и ждала его звонка».

Знакомить Джона со своей матерью Синтия не торопилась. Хотела подготовить мать к этому потрясению. «Джон был не очень-то обходителен, на вид ужасный неряха. Мама и бровью не повела. Она вообще молодец, хотя наверняка надеялась, что вся эта история как-нибудь прекратится сама собой. Но мама никогда не вмешивалась… Учителя меня предупреждали: будешь встречаться с Джоном — с учебой можешь попрощаться. Учеба действительно пошла прахом, и они вечно меня пилили. Уборщица Молли однажды увидела, как Джон меня ударил, прямо затрещину отвесил. Дурочка, сказала, зачем ты с ним связалась?»

«Я два года провел в каком-то исступлении, — говорит Джон. — Либо пил, либо дрался. С другими девушками вел себя так же. Что-то со мной было не в порядке».

«Я все надеялась, он перебесится, но не знала, хватит ли у меня терпения дождаться. Я винила его окружение, семью, Мими и колледж. Джону было не место в колледже. Учебные заведения не для него».

Кконцу 1959 года название The Quarrymen отошло в историю. Пол и Джордж учились в институте и вообще не имели отношения к средней школе «Куорри-Бэнк», а Джон занимался в Художественном колледже. Группу называли то так, то этак, зачастую выдумывали названия экспромтом. На одном выступлении назвались The Rainbows[57], потому что все вышли на сцену в рубашках разных цветов.

По словам Джорджа, после его прихода группа с год топталась на месте; впрочем, сам Джордж играл все лучше.

«Я даже не припоминаю, чтобы в мой первый год в группе нам хоть кто-нибудь заплатил. Мы в основном играли у разных ребят на вечеринках. Приходили с гитарами, и нас зазывали. В лучшем случае нам доставалась бесплатная кока-кола или тарелки фасоли… Деньгами запахло, когда мы стали участвовать в конкурсах скиффла. Мы проходили первые туры, стараясь продержаться подольше и хоть что-то выиграть. Но в таких конкурсах за участие не платят, только за выигрыш, и эти туры длились бесконечно. Несуразно, конечно, — группа, где под восемнадцать гитаристов и ни одного ударника».

Миссис Харрисон была ярой болельщицей Джорджа и его группы, а вот мистер Харрисон сильно переживал. Войну против длинных волос Джорджа и манеры одеваться он проигрывал: жена была на стороне сына. «Я говорила: „Это его волосы“. Почему кто-то тебе указывает, как поступать с твоей собственностью?»

«Но я хотел, чтобы у него хватило терпения доучиться в школе и устроиться на хорошую работу, — говорит мистер Харрисон. — Я очень расстроился, увидев, как Джордж увлекся своей группой. Я-то понимал, какая нужна ловкость, чтобы в шоу-бизнесе добраться до вершины и, главное, оттуда не свалиться. Я просто не представлял, как они туда пробьются. Два других сына хорошо устроились — Гарри слесарь, Питер рихтовщик. Я хотел, чтобы у Джорджа тоже было все в порядке… Но Джордж заявил, что хочет уйти из школы. Не желал бумажки перекладывать. Хотел что-то делать своими руками. Это они с матерью вдвоем решили, меня и не спросил никто. Даже экзамены сдавать не стал — просто взял и ушел».

В шестнадцать, летом 1959 года, Джордж начал работать.

«Было ясно как день, что никаких экзаменов я не сдам. Максимум два экзамена обычного уровня — и то, если наизнанку вывернуться. Но два экзамена обычного уровня — это только чтоб тебя допустили дерьмо разгребать. Ну и зачем они мне?

Я остался до конца триместра, уроки в основном прогуливал, ходил к Джону в Художественный колледж. Мы с Полом часто там околачивались.

Бросив школу, я долго не мог найти работу. Я понятия не имел, что делать дальше. Отец хотел, чтоб я пошел в подмастерья, и я попробовал сдать экзамен на подмастерье в Ливерпульской корпорации, но провалился. Наконец инспектор по трудоустройству молодежи нашел мне работу в большом универмаге „Блэклерс“ — оформлять витрины. Я туда пришел, но они уже кого-то взяли. А мне предложили пойти в подмастерья к электрику.

Мне понравилось: не то что ходить в школу. Скоро зима, а в просторном универмаге тепло. В основном мы там играли в дартс.

Я тогда начал подумывать об эмиграции в Австралию. Во всяком случае, пытался заинтересовать этой идеей отца, чтобы мы эмигрировали всей семьей, — сам я был еще слишком молод. Потом думал про Мальту — на глаза попались какие-то туристические проспекты. Потом Канада. Раздобыл всякие анкеты, но их должны были подписать родители, поэтому я даже заполнять не стал. Чувствовал: что-то подвернется».

А в семье Маккартни овдовевший Джим не без труда пытался вырастить двоих сыновей-подростков серьезными людьми. К его вящей радости, Пол по-прежнему учился в школе. Но поскольку все свободное время он проводил с Джоном и Джорджем и играл в бит-группе, на уроки времени толком не оставалось.

Пол по-прежнему ухитрялся оставаться в потоке 5 «В» — считалось, что там в основном занимаются литературой, английским и иностранными языками. Правда, с экзаменами обычного уровня у него не заладилось. Одолел Пол лишь один экзамен — рисование.

Он подумывал бросить школу, но не знал, где работать. Отец настаивал, чтобы Пол учился. Казалось, не уходить гораздо проще. Если учишься, остается уйма свободного времени на группу. Он остался, пошел на дополнительные занятия — по результатам экзаменов его в шестой класс сразу принять не могли. Затем отправился на переэкзаменовку, успешно сдал еще четыре экзамена и перешел в шестой класс.

«В школе по-прежнему была тоска смертная, но мне нравился преподаватель английского Дасти Дарбэнд, единственный из всех. Отличный был парень. Любил современную поэзию, рассказывал нам про „Леди Чаттерлей“, о которой мы тогда еще понятия не имели, и „Рассказ мельника“[58]. Говорил, что эти книги считаются непристойными, но это не так».

Эта искра интереса удержала его в шестом классе, хотя Пол и не учился. Официально он готовился к экзаменам повышенного уровня по английскому и живописи: предполагалось, что затем он поступит в педагогический колледж и станет преподавателем. Все знали, что способностей ему хватит. Джима, во всяком случае, такой сценарий устраивал.

«Мне никогда не нравилась музыка, которой увлекался Пол, — говорит Джим. — И этого Билла Хейли я терпеть не мог. Там же вообще мелодий нет… Но однажды я пришел домой в полшестого и услышал, как они репетируют. И тут я понял — они чему-то научились. Уже не просто бренчанье. Неплохие берут аккорды».