Наконец показалась деревня – одна улица, семь домиков в ряд. Поднимая за собой столб пыли, остановились у крайнего дома, темного и покосившегося.

– По-моему, этот, – неуверенно сказала Надя. – Был вроде крайний.

– «Вроде», – усмехнулся Аркадий.

Они подошли к калитке, висевшей на одной петле, и в растерянности остановились.

– Ну и чего ждем? – недовольно спросил муж. Оглядел дом и заросший бурьяном участок и с усмешкой заметил: – Ну, чувствую, здесь мы сказочно обогатимся. Просто вырвемся из лап нищеты.

Надя беспомощно оглянулась вокруг, не решаясь зайти во двор, и увидела старушку, семенившую к ним из соседнего дома. Надя обрадовалась и махнула старушке рукой. Наконец та подошла к ним – крошечного росточка, в темной юбке, резиновых сапогах и светлой косынке на голове.

– Здравствуйте! – обрадовалась Надя.

– Ну наконец-то! – ответила старушка. – А мы-то вас ждали на Пашины похороны.

– Телеграмма поздно пришла. Поняли, что не поспеем.

Старушка кивнула.

– Не боись, похоронили мы Пашу правильно. Как положено похоронили.

Надя закивала.

– Да-да, конечно! Мы и не сомневались, спасибо вам за все.

– Да что ты, девка! Мы с Пашей всю жизнь рядом прожили. Вместе родителей хоронили, вместе горе мыкали. Что ж, я свою подружку родную не похороню по-людски? Что ж вы в дом не идете? Устали небось с дороги.

Надя кивнула и толкнула калитку рукой. Дверь в избу разбухла и поддалась с трудом. Зашли, в нос ударил запах затхлости и сырости.

– Окна открывайте, – велела старушка. – Год не топлено. А так дом у Паши теплый был. Без щелей. Вдвоем с ней мхом все щелки прошли. И оконца на зиму тряпками затыкали. И печка у Паши хорошая была. Крепкая. Еще отец ее с братом клали. С умом клали, для себя.

Аркадий курил на крыльце. Надя с трудом раскрыла рассохшиеся рамы. В дом ворвался свежий осенний воздух, пахнувший прелой травой.

– Иди, милок, – позвала старушка. – В сарае дрова поколи малость. Надо печь растопить. Колун там же, в сарае.

– Да мы ненадолго, – ответил Аркадий. – Скоро поедем.

Старушка всплеснула руками.

– Как так? Такой путь проехали, и без ночевки?

Она посмотрела на Надю. Та растерянно пожала плечами.

– Оставайтесь! Я вам баньку истоплю. В лес утром сходите – уже опята пошли. Целыми наволочками носим.

Аркадий пожал плечом и пошел к сараю.

– А ты устраивайся, дочка.

Старушка махнула рукой и пошла к двери.

– Спасибо! – крикнула вслед Надя.

Она выглянула в окно: Аркадий, сняв куртку, здоровенным колуном колол темные, короткие столбики бревен. Надя огляделась. На металлической кровати с панцирной сеткой лежала свернутая перина. В углу у печки стояла метла с совком. Надя подняла плетеные коврики с пола и вынесла на крыльцо. Потом начала мести избу. В окно крикнула Аркадию: «Принеси воды!» – и вынесла из сеней два ведра с отбившейся кое-где эмалью.

Нашла кусок мешковины, вымыла полы, вытерла мокрой тряпкой пыль с буфета, стола и подоконников, перемыла нехитрую теткину посуду – пару грубых тарелок, чашек и алюминиевых ложек с вилками.

Аркадий зашел с улицы с охапкой дров. Присел у печки и открыл вьюшку.

– Умеешь? – удивилась Надя.

– Был опыт, – кивнул он, вздохнув, – в годы молодые.

Надя внимательно посмотрела на мужа. В избу зашла соседка. Поставила на стол миску с яйцами и солеными огурцами.

– А банька будет часа через два готова. – Оглядела избу, заметила: – А у вас здесь уже красота! Вот бы Панечка порадовалась!

Надя присела на табуретку.

– Спасибо вам за все! – А потом смущенно спросила: – А звать-то вас как?

– Тетя Нюра я. Ты не помнишь меня совсем?

Надя покачала головой:

– Нет, извините.

– Идем, девка, картошки тебе дам, – махнула рукой соседка. – Самой в подпол тяжко лезть.

Надя накинула ветровку и вышла за Нюрой. Нюрин домик стоял рядом с Пашиным. Такой же темный и заваленный на один бок, только во дворе был порядок: метеные дорожки и последние астры у крыльца – фиолетовые и розовые. В доме было тепло, и «плакали» запотевшие окна. Надя полезла в подпол и набрала картошки.

– Как же вы одна управляетесь? – удивилась она.

– Почему одна? У меня сын в Питере. Сноха, внучка. Приезжают в августе, картошку копают, капусту снимают. Продукты привозят, лекарства. Сын еще среди зимы ездит. И весной. Это раньше было тяжело, когда скотину держала – корову, поросенка. А сейчас чего? Одни куры. Какая с ними возня?

Надя чмокнула Нюру в сморщенную щеку.

– Спасибо вам!

– В баню-то приходите! – крикнула ей вслед Нюра.

Аркадий сидел на маленькой скамеечке у печки и подбрасывал дрова. Дом уже начал набирать тепло. Надя почистила картошку и стала накрывать на стол.

– Проголодался? – спросила она мужа. Он кивнул.

– Но поедим после бани. Перед баней оно неправильно.

Надя открыла гардероб и вынула оттуда две ветхие, залатанные простыни.

Нюрина баня стояла за домом, на краю огорода. Крошечная, кривобокая, с одним подслеповатым оконцем, но топилась по-белому. Соседка дала кусок мыла и жесткую льняную тряпицу вместо мочалки.

В маленьком предбаннике Надя разделась и, замотавшись в простыню, зашла в парилку. Аркадий стоял у печки и ковшом поддавал воду на камни в жерле. Испаряясь, вода яростно шипела и вырывалась густым, тяжелым и плотным паром. У Нади перехватило дыхание, и она закашлялась.

– Садись на полати! – крикнул Аркадий. Потом уселся рядом и крякнул: – Хорошо!

Напарившись, они выскочили в предбанник. Аркадий скомандовал:

– Снимай простыню! Я тебя окачу!

Надя замотала головой. Муж пожал плечами и вылил на нее ведро холодной воды.

Потом они снова пошли в парилку. Там было уже совсем жарко и трудно дышать, а Аркадий все удивлялся, какая у Нюры замечательная баня.

Нюра постучала в дверь и поставила на табуретку крынку холодного яблочного компота.

Потом они мылись в предбаннике, и Надя терла себя жесткой тряпицей до красноты.

– Давай потру спину, – предложил Аркадий.

– Справлюсь, – ответила Надя.

Потом, усталые, сидели на лавочке у Нюриного дома и отдыхали. К вечеру стало прохладней, и Аркадий набросил Наде на плечи свою куртку. Он сидел, курил и смотрел вдаль, на темный и густой лес на краю поля, прямо за Нюриным домом.

– Господи! Хорошо-то как!