Экономический бум в России был отмечен бурным ростом потребления, существенным ростом среднего класса, появлением массового туризма, возникновением уверенности в завтрашнем дне. Резкий рост числа российских туристов на зарубежных курортах превратил Россию в туристическую сверхдержаву. Тогда же заметно усилился интерес к России со стороны крупных зарубежных инвесторов. Возросло число совместных и иностранных фирм, работающих в России, — они исчислялись уже тысячами.

Утверждение Путина в качестве национального лидера шло параллельно с достижением Россией нового уровня экономического развития, нового уровня благосостояния и нового самовосприятия. Дело в том, что после распада СССР — и даже еще раньше, с конца 1980-х годов, — наша страна вступила в период серьезного идентификационного кризиса. Нам стало понятно, кем мы не являемся. Мы перестали быть коммунистической державой, лидером социалистического лагеря, главным носителем и мотором идеи преобразования мира на социалистических началах. Мы перестали быть идейной антитезой США и западному альянсу. Мы отказались от политики холодной войны. И мы отказались от поддержки тех политических движений за рубежом, которые делали ставку на развитие вне рамок американской глобальной империи и искали политическую и финансовую поддержку в лице Советского Союза.

От всего этого мы отказались. Но не нашли новой убедительной идеологии и национальной задачи. Острый психологический кризис 1990-х годов, который отражал и глубокий кризис национального самосознания, был связан с тем, что время Ельцина не дало ответа на вопросы, кем мы являемся и к чему мы идем. Идея копирования западной демократии и рыночной экономики в России была дискредитирована политической практикой ельцинизма, с которой столкнулись граждане нашей страны. Никто не оспаривал того, что хорошо иметь развитую, устойчивую демократическую систему, многоукладную экономику с эффективным частным сектором, верховенство закона и т. д. Но как сказал в свое время Виктор Черномырдин, характеризуя наше развитие: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». И даже хуже.

Получилось так, что высокие демократические нормы, которые выдавали за свою политическую программу, идеологи ельцинского правления, да и сам Борис Ельцин, совершенно не подтверждались тем, что люди видели вокруг себя. А видели они цинизм, схватку за собственность, нередко сопровождавшуюся кровью, расхищение государственной собственности и чудовищную коррупцию. В результате хаотичного и непродуманного проведения так называемых рыночных реформ подавляющая часть населения России впала в состояние социального шока. И сколько бы ни пытались оправдать Ельцина за события октября 1993 года в Москве, ссылаясь на то, что против него выступили ультранационалистические силы, которые грозили России политической диктатурой, сами эти события и поражение партии власти на выборах Госдумы в декабре 1993 года, когда Демократический союз Гайдара получил лишь 15 %, продемонстрировали острое недовольство населения действиями Ельцина и его ближайшего окружения. Это выразилось и в резком падении поддержки на выборах, и в долгосрочном кризисе прозападного, либерального крыла российского политического класса. Уже в 1999 году СПС выступил неубедительно, а выборы 2003 года стали для него катастрофой. И самое парадоксальное то, что авторы этой политики такого эффекта не ожидали. Вспоминаю опрокинутое лицо Анатолия Чубайса, когда он узнал, что его партия получила лишь 3,5 процента и не прошла в Госдуму. Однако это были объективные цифры, которые подвели окончательную черту под эпохой ельцинского правления.

Помимо того негативного, что сделали радикальные реформаторы, было и то, чего они сделать не смогли. А именно убедить население в том, что та экономическая и социальная практика, которая утверждается в России, является лучшей по сравнению с советскими временами. Преимущества новой системы ощутили новые предприниматели, олигархическая часть элиты, та часть среднего класса, которая выиграла от изменений. Но подавляющая часть граждан России проиграли. В области внешней политики также не была предложена внятная альтернатива советской внешней политике. Ельцин от нее отказался, но что предложил взамен, кроме унизительного заискивания перед Западом? Да, холодная война, чреватая ядерной зимой, конечно, мало кого вдохновляла. Но заявить, что мы прекращаем холодную войну, еще не означало объяснить, к какой политике мы переходим. Идея стратегического альянса с Западом не выдержала самых первых испытаний: на Западе ельцинскую Россию считали не союзником, а клиентом и зависимым партнером, предпочитая держать ее на обочине международной политики.

Стилистика общения Билла Клинтона с Борисом Ельциным — эти похлопывания по плечу, хохот Клинтона в ответ на скоморошеские выходки Ельцина, стремление Бориса Николаевича непременно понравиться, рассмешить, подладиться под американского президента, показать, что «я — свой парень», «посмотрите, какой я непосредственный, милый и смешной» — все это было с иронией и даже сарказмом воспринято людьми в России. Печально известный эпизод, когда нетрезвый Ельцин дирижировал оркестром в Берлине, стал предметом насмешек по всему миру. Ельцин тогда привел в изумление не только руководство Германии, которое не ожидало подобной выходки, и западные СМИ, но и собственную страну. Как ядовито отметила газета «Вашингтон Пост», Ельцин помимо того, что дирижировал оркестром, еще и заказал «Калинку» таким голосом, словно хотел, чтобы его услышали во Владивостоке.

Такой образ президента принижал образ страны, дискредитировал ее внешнюю политику. Пресс-секретари пытались найти объяснения его странным заявлениям и иногда не находили. А когда Ельцин на очередном международном мероприятии по непонятным причинам включил Германию и Японию в число ядерных держав, даже интеллектуальная изворотливость его пресс-секретаря Сергея Ястржембского не позволила тому выйти из положения. И когда на пресс-конференции его спросили, что имел в виду президент России, Ястржембский ответил: «Президент просто устал».

От такого образа России устали и ее граждане. Людям хотелось уважительного отношения к собственной стране. Нет, речь не шла о том, чтобы Россию воспринимали как Советский Союз. Но Россия — это страна, которая победила во Второй мировой войне, была одним из основателей Организации Объединенных Наций, располагает местом в Совете Безопасности ООН, сравнима с США по ядерному потенциалу, является одной из богатейших в мире по природным ресурсам, обладает уникальным геополитическим положением, образованным населением, богатой культурой и 1000-летней историей. И людям обоснованно хотелось, чтобы отношение к ней было иное, чем то, которое возникло после распада СССР, причем во многом по вине Ельцина и реформаторов.

В то время политические рассуждения на российском телевидении в основном сводились к тому, что мы ни на что не способны, какие мы бездарные и как надо идти вслед за мировыми лидерами, которые прекрасные и замечательные, уверенно ведут мир в светлое будущее.

Страна жаждала другого — и Путин сумел ответить на этот запрос, сумел начать процесс изменения восприятия России, возвращения ее международного авторитета. Первые шаги в этом направлении были сделаны еще Евгением Примаковым. Но у него было исключительно сложное положение — в силу финансовой и экономической слабости России, а также слабости ельцинского руководства. Примакову мешал Ельцин, часто не давал довершить задуманное.