Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Возможно, – холодно отозвалась миссис Барбур.
– Даже полчашки – и то хорошо. Довольно неразумно с твоей стороны отправлять меня на углубленное изучение химии в восемь сорок пять утра без капли кофеина.
– Хнык-хнык, – вставил мистер Барбур, не отрывая взгляда от газеты.
– Это очень нецелесообразный подход. Всем остальным его пить разрешают.
– А вот это неправда, – сказала миссис Барбур. – Бетси Ингерсолл мне говорила…
– Ну, может миссис Ингерсолл и не разрешает Сабине пить кофе, но нужно гораздо больше, чем чашка кофе, чтоб Сабина Ингерсолл смогла хоть что-то изучать углубленно.
– Это неуместное замечание, Энди, – и недоброе.
– Я всего-то сказал правду, – холодно сказал Энди, – Сабина тупа как пробка. Ей, наверное, стоит следить за здоровьем – на другое-то надежды мало.
– Мозги – это еще не все, милый. Хочешь яйцо – может, Этна тебе яйцо-пашот сделает? – спросила миссис Барбур, повернувшись ко мне. – Или яичницу? Или омлет? Или как ты хочешь?
– Я люблю омлет! – сказал Тодди. – Смогу даже из четырех яиц съесть!
– Не сможешь, дружок, – сказал мистер Барбур.
– Смогу! Из шести! Из целой коробки яиц!
– Я же не декседрин у тебя прошу, – сказал Энди. – Вообще-то если б я хотел, его я бы и в школе мог достать.
– Тео, – сказала миссис Барбур. Я заметил, что в дверях возникла кухарка Этта. – Так что насчет яичницы?
– А нас никто никогда не спрашивает, что мы хотим на завтрак! – сказала Китси, но хоть она и произнесла это очень громко, все притворились, будто ничего не слышали.
11
Как-то воскресным утром я выкарабкался на свет из чугунного, запутанного сна, от которого у меня остался только звон в ушах и боль по чему-то, ускользнувшему от меня, рухнувшему в пропасть – подальше от моего взгляда. Но каким-то образом посреди всех этих провалов, оборванных нитей, утерянных и невозвратных фрагментов вдруг проступила одна фраза, побежала по темноте, как бегущая строка – по низу телеэкрана: Хобарт и Блэквелл. Позвони в зеленый звонок.
Я лежал, уставившись в потолок, боясь даже пошевельнуться. Слова были четкими, хрусткими, будто кто-то вручил мне их пропечатанными на листке бумаги. И тут же самым удивительным образом вместе с ними всплыло и развернулось огромное поле позабытых воспоминаний, словно бумажные шарики из Чайнатауна – бросишь их в бокал с водой, а они там разбухают, раскрываются цветами.
Накаленный важностью миг вдруг перекрыло сомнением: настоящее ли это воспоминание, он правда мне это сказал или мне все приснилось? Незадолго до маминой гибели я проснулся в полном убеждении, что (несуществующая) учительница по имени миссис Мальт посыпала мне в еду толченого стекла, потому что я плохо себя вел – в мире сна к этому привела совершенно логичная цепочка событий, – и я еще минуты две-три лежал, охваченный вязкой тревогой, пока не проснулся окончательно.
– Энди? – позвал я, потом свесился вниз и посмотрел на нижний ярус – там никого не было.
Пару минут я еще потаращился в потолок, потом спустился вниз, вытащил кольцо из кармана школьного пиджака и поднес его к свету, чтобы прочесть надпись.
Потом быстро спрятал кольцо, оделся. Энди – как и прочие Барбуры – уже давно встал и завтракал, воскресный завтрак для них – целая история, я слышал их в столовой: мистер Барбур что-то вещает неразборчиво, он иногда любил поразглагольствовать. Помешкав в холле, я быстро пошел в другую сторону, в большую гостиную, и вытащил из шкафчика под телефоном “Белые страницы” в ажурной обложке.
Хобарт и Блэквелл. Вот они – явно какая-то контора, хотя в списке не был указан род занятий. Голова у меня слегка закружилась. Увидев эти имена напечатанными черным по белому, я ощутил странный трепет, будто сошелся невидимый пасьянс.
Они находились в Виллидж, на Десятой Западной улице. Поколебавшись и страшно волнуясь, я набрал их номер.
Пока телефон звонил, я водил пальцем по латунным каретным часам, которые стояли на столе, разглядывал висевшие над телефонным столиком эстампы в рамочках с изображениями водоплавающих птиц: обыкновенная глупая крачка, таунсендов буревестник, ястреб-рыболов, черный водяной пастушок. Я не очень понимал, как я буду объяснять, кто я такой, или как узнаю, что мне нужно.
– Тео?
Я виновато вздрогнул. Миссис Барбур, в паутинно-сером кашемире вошла в комнату с чашкой кофе в руках.
– Ты что делаешь?
На другом конце провода телефон все звенел.
– Ничего, – сказал я.
– Ну тогда поторопись. Завтрак сейчас остынет. Этта приготовила французские тосты.
– Спасибо, – сказал я. – Я сейчас.
И тут прорезался механический голос телефонной компании и посоветовал мне перезвонить позже.
В задумчивости – я надеялся, что там хоть автоответчик сработает – я вернулся к Барбурам и с удивлением увидел, что на моем обычном месте сидит не кто иной, как Платт Барбур (у которого с нашей последней встречи рожа стала еще краснее, а плечи – шире).
– А! – воскликнул мистер Барбур, оборвав сам себя на полуслове – вскочил, промакивая губы салфеткой. – Вот и мы, вот и мы. Доброе утро. Платта ты помнишь, верно? Платт, это Теодор Декер – друг Энди, помнишь?
Болтая, он отбежал за еще одним стулом для меня и неловко притиснул его к углу стола.
Когда я уселся на задворках стола – сантиметров на десять ниже всех остальных, на шатком бамбуковом стуле, который не сочетался с остальными, – Платт глянул на меня безо всякого интереса и отвернулся. Он приехал домой из школы на какую-то вечеринку и был, похоже, с похмелья.
Мистер Барбур уселся обратно и вернулся к своей любимой теме: хождение под парусом.
– Как я и говорил, все сводится к простой неуверенности в себе. Ты просто неуверенно держишься на килевой яхте, Энди, – сказал он, – а тому, черт подери, нет никаких причин, разве что тебе не хватает опыта управлять яхтой в одиночку.
– Нет, – ответил Энди своим далеким голосом, – по сути своей проблема заключается в том, что я ненавижу яхты.
– Чушь собачья, – сказал мистер Барбур, подмигивая мне так, будто я словил его шутку (ничего подобного). – Нет, меня не проведешь кислой миной! Только взгляни вон на то фото на стене! Два года назад на Санибеле море, солнце и звезды вовсе не казались одному мальчику скучными, нет, сэр!
Энди разглядывал заснеженный пейзаж на бутылке с кленовым сиропом, пока его отец – в своей мутноватой, беспорядочной манере – соловьем разливался про то, что, мол, хождение под парусом укрепляет у мальчишек силу воли, развивает реакцию и силу духа, как у мореходов в давние времена. Энди мне рассказывал, что еще пару лет назад он переносил все лучше, потому что можно было сидеть в каюте, читать и играть в карты с младшими братом и сестрой.