Основную проблему командующий просчитал точно.

– Да, товарищ полковник. Здесь могут возникнуть проблемы. Я буду сам разговаривать с людьми. Боюсь, в случае перехода большая часть личного состава не пожелает пойти за мной. Они и оружие в руки взяли, чтобы свои дома и свои дворы защищать. Это доминирующая причина. Здесь они будут насмерть стоять…

– И погибнут. И семьи их погибнут. И сами они, и семьи будут в безопасности только тогда, когда Донбасс победит. Поэтому, я считаю, выбора у них нет. Но ты поговори. Продумай, как лучше сделать, какие доводы привести.

– Это я – Последний довод… – зло пошутил я.

– Последний довод… – согласился командующий. – Ладно. Ко мне офицеры собираются. Докладывай, как будут обстоять дела. Если у меня информация появится, я позвоню…

Убрав трубку, я вернулся в кабинет, где младший сержант милиции налил Харису стакан крепчайшего чая. Еще моя покойная мама всегда в детстве ругала Хариса за то, что тот пьет слишком крепкий чай. Но с детства привычка у Шихрана, видимо, изменений не претерпела. Я с ходу спросил у него:

– Помнишь, в детстве смотрели, как танки на ремонт возят? Мимо Пригожего таскали. Завод еще работает? Или закрылся?

– Я слышал, что он втрое вырос, но сам в тех краях давно не был. Хотя у меня в заводском поселке куча друзей. Есть, кстати, и надежные, которым бы я свою жизнь доверил.

– Работает тот завод, – подтвердил и младший сержант милиции. – Еще как работает… У моей жены сестра там сварщицей трудится. Недавно они по телефону разговаривали, буквально пару дней назад. Завод танками завалили, по территории пройти невозможно. Сразу, как Россия Крым прихапала, стали на ремонт танки гнать. К войне, говорят, готовятся.

– Так ты считаешь, что Россия Крым прихапала? – с вызовом спросил младшего сержанта Шихран.

– А я к Крыму никакого отношения не имею. Не мое дело разбираться, чей он.

– Ладно, тогда такой вопрос. Ты хотел бы в Европе жить?

– Жить-то хотел бы, – криво усмехнулся младший сержант, – только кому я там нужен…

– Не возьмут тебя в немецкую, скажем, полицию служить?

– Не возьмут. Стопроцентно не возьмут. А я больше ни на что не пригоден. Ничего другого делать не умею. Так что мне там, в Европе?

– Тем не менее жить там хотел бы? – повторил я вопрос Хариса.

– Наверное. Я, правда, и не знаю, что там за жизнь…

– А вот крымчане подумали-подумали и захотели жить в России, – сказал Харис. – Как когда-то давным-давно жили. И татары, и русские, и хохлы. Все вместе захотели. У меня там родственников полно. Захотели – и теперь живут. И не боятся, что к ним «Правый сектор» нагрянет. Россия не допустит. Спокойно живут. И никто их, говорят, не заставлял. Сами решили.

Младший сержант равнодушно передернул плечами. Чего, дескать, докопались? Живут, и пусть живут. Но слова о «Правом секторе» освежили и мою память.

– Нам теперь не только «Правого сектора» опасаться требуется…

– Новая напасть? – перебил меня Шихран, делая большой глоток из стакана. Я еще в детстве удивлялся, как он умудряется такой горячий чай пить большими глотками, даже не дует на воду, чтобы охладить.

– Знаете, кто такой Коломойский?

– Никак он на нас спецназ Израиля натравить хочет? – усмехнулся Харис, допивая чай и подставляя пустой стакан ближе к младшему сержанту, чтобы тот налил еще.

– Бывший российский спецназ, те из офицеров, что после выхода в отставку уехали жить в Израиль, собирает несколько групп, чтобы защищать Донбасс от Украины. Я знаю нескольких таких офицеров, хорошие спецы в свое время были. Надеюсь, и остались. С теми можно было бы договориться. Только они Коломойского не поддерживают. У нас дела намного хуже.

– Если Коломойский, я знаю, что там происходит, – внезапно сказал Шихран.

– Что ты знаешь?

– Коломойский формирует отряды из всякого отребья, чтобы нас всех передавить – недовольных…

– Откуда информация?

– У нас в Пригожем живет или жил, не знаю, уж как сказать, один мужик. На свободе не больше месяца бывает. Выйдет после очередного «срока», загуляет, с кем-нибудь подерется, снова сядет. И так четыре «ходки». Я к нему зашел, чтобы с собой позвать. Мужик он боевой, отчаянный, как я в молодости, никого не боится. Нам такие нужны были бы. Мать его сначала не говорила, куда он уехал, потом рассказала. Обещают в месяц платить столько, сколько она, говорит, за три года не зарабатывает. Позвонил друг и позвал…

– Да, формируют два батальона, по численности равные полкам. Личный состав – из отъявленных фашистов и уголовников. Обещают вседозволенность и прикрытие от закона. Вооружают с армейских складов и придают им по танковому батальону каждому. И армейскую артиллерию, в том числе крупнокалиберную. Если в нашу сторону двинутся, мы танкового удара выдержать не сможем. Это я вам всем, как военный человек, ответственно заявляю.

– Значит, надо и нам обзаводиться своими танками и артиллерией, – просто сказал Харис. – Это я вам, как человек, не терпящий над собой насилия, со всей ответственностью заявляю…

Мне, как комбату, слова Хариса лились как бальзам на душу. Однако я прекрасно понимал, что таких людей, как Харис Шихран, у нас найдется мало. Он боец по сути своей, по внутреннему духу. Большинство же людей инертны и не видят дальше своего двора, огороженного штакетником. Все опасения сводятся к опасениям за семью. А что вокруг будет – это уже дело не третье, а десятое… Однако при всем этом я не был до конца уверен, что даже Харис Шихран пойдет с моим батальоном туда, в Донецкую область, как приказал мне командующий войсками спецназа ГРУ. С ним никогда нельзя быть уверенным полностью, нельзя прогнозировать его поведение. Он всегда поступал так, как сам находил нужным, и часто его мнение не совпадало с мнение большинства.

Я сел за стол, вытащил трубку и позвонил старшему сержанту Паше Волоколамову:

– Павел, ты где сейчас?

– В Пригожем, товарищ подполковник. С парнями разговариваю, которых подобрал себе в разведку. Обрисовываю общие черты нашей службы. Мы уже провели часовое занятие. Я решил чередовать физические нагрузки с интеллектуальными.

– Ты мне срочно нужен. Есть задание. Приезжай быстрее.

– С собой бойцов брать?

– На всякий случай пару человек в машину посади. Я в сельсовете. Жду.

«Всякий случай» обуславливался тем, что больше сотни бойцов автомобильной колонны противника сбежали с поля боя. И никто не знает, где их искать. Нескольких спецназ подстрелил, а сколько их всего и куда они двинутся, неизвестно. Поэтому требовалось всем быть настороже. Я даже поручил милицейскому спецназу особо проконтролировать дорогу в Пригожее. Капитан милиции Левченко попросил машину, чтобы патрулю время от времени проезжать эту дорогу, и майор Головин выделил ее. Вместе с водителем, потому что машина частная. А мы не приобрели привычек «Правого сектора» и реквизировать личный транспорт на общественные нужды не решались.