Тихо, спокойно.

Покинув Черноречье, обычно шумные и крикливые торговцы как-то приумолкли и с опаской посматривали по сторонам, поминутно оглаживая то тяжелые охотничьи ножи на поясе, то заговоренные ладанки или серебряные кресты, висевшие на шее. Степь, несмотря на то что выглядела мирной и красивой, беспокоила даже бывалых караванщиков, уже пятый, а то и шестой сезон подряд водивших торговые караваны по одной и той же дороге. Вначале на восток на некотором удалении от реки Валуши, так, чтобы буйно разросшаяся боярышниковая роща, изредка перемежавшаяся стройными тополями, все время была по левую руку, но как только высокий боярышник сменялся невысокими терновыми зарослями, нужно было сворачивать на юг, к первому крупному лиходольскому поселению, где было относительно безопасно.

Телега неожиданно подпрыгнула на кочке, и я, только-только прикрывшая глаза, чтобы чуток подремать, несильно стукнулась отяжелевшей головой об обрешетку и села. Попыталась по привычке растереть лицо ладонями – пальцы наткнулись на шелковую ленту, едва не стянув ее с глаз. Эту новую повязку Искра раздобыл мне невесть где незадолго до отправления каравана, куда мы прибились благодаря кругляшку со знаком Ордена. Караванщик долго крутил в пальцах бронзовую «монетку» с дырочкой для шнурка, пару раз колупнул пальцем потертую, слегка позеленевшую змейку на оттиске, а потом с неохотой все-таки согласился принять в одну из телег слепую девку и сопровождавшего ее рыжего мужика. Харлекин тогда оставил меня вместе с конем у городских ворот и, пока торговцы грузили товары на крепкие телеги с широкими колесами и прочными, обитыми кое-где железом осями, ушел в сторону Чернореченского базара, который разворачивал торговлю сразу же, как только начинало светлеть небо на востоке. С этого момента и пока не появится первый солнечный луч, все товары можно было купить подешевле, и те, кто обладал зрением получше и кошельком поменьше, спешили к лавкам в надежде ухватить желаемое в числе первых. Увесистым кошельком Искра похвастаться не мог, а вот отличным зрением, позволяющим видеть даже в кромешной тьме безлунной ночи, – запросто, и в результате вернулся он без денег, но зато с двумя увесистыми тючками. Один, что побольше, с едой на дорогу, второй – со сменной одеждой, отрезом беленого холста на четыре локтя и разной мелочью, среди которой я позже нашла пригоршню гвоздиков, толстую иголку с мотком ниток, деревянный гребень и десяток гладко ошкуренных колышков, вроде тех, которыми ромалийцы пользовались, разбивая шатры. Зачем они такие были нужны в степи, если во всем караване не было ни единого шатра, Искра не сказал, а допытываться я не стала. Взял значит взял, не бежать же обратно на базар, чтобы вернуть эти деревяшки…

Сонливость накатила с новой силой, и я еще раз попыталась устроиться поудобнее на кожаном мешке с овечьей шерстью и поспать, не обращая внимания на тряскую телегу и редкие грубые окрики возниц. Получалось плохо, несмотря на усталость. Этой ночью мне, разумеется, отдохнуть не удалось: Викториан дал нам с Искрой время до утра, чтобы убраться восвояси из Черноречья, и пришлось вначале бинтовать гудящее от боли колено, потом собирать нехитрые пожитки, одеваться, выяснять среди ночи про караваны, уезжающие утром… О том, чтобы поспать, речи даже не шло – харлекин подгонял меня так, будто бы за нами уже приехали орденские охотники и вот-вот зазвенит над притихшим городом подчиняющая мелодия серебристой дудочки, туго оборачивающая горло невидимой удавкой. Зато стоило нам только отъехать от города и устремиться вдоль боярышниковой рощи, как Искра успокоился и обрел прежнюю, ставшую уже привычной едкость и нахальную насмешливость.

– Как доедем до терновника, сразу на юг поворачивай. – Охранитель, худой и жилистый, один из тех наемников, который за звонкую монету согласился сопровождать караван до Огнеца, города осевших кочевников, выстроенного у когда-то полноводного, а ныне, сказывают, обмелевшего на треть Соленого озера, подвел коня почти вплотную к телеге и поехал рядом. – Дорога там есть, но бес знает, отчего каждый год она заново зарастает именно у терновых зарослей ровно на две версты к югу. Хоть прокладывай ее каждую весну заново.

– Так чего б не проложить? – Возница, молодой совсем парень, явно в первый раз путешествующий с караваном в глубь Лиходолья, рассмеялся и откинулся на вытертую овечью шкуру, которой была накрыта возничья лавка. – Две версты – не так уж и много. Разок на камень потратиться – вот тебе и дорога.

– Думаешь, ты один такой умный? – Наемник хохотнул, снисходительно глядя на парня со спины рослого серого в яблоках коня с красивой пепельной гривой. – Клали там и камень, и даже плиты. Дождутся, пока степь после весенних дождей высохнет и земля жарой, как глина в печи, схватится – и давай мостить новый торговый путь. Пройдут эти проклятые две версты, вздохнут с облегчением, а на следующую весну, как только снег сходит, все заново. Плиты раскалываются, камни будто сами собой расползаются в разные стороны, а с первым ливнем через эти трещины трава прет еще гуще и зеленее, чем в прошлом году. В общем, решили, что проще у нужного поворота терновник посадить. Он, в отличие от камней, хотя бы никуда не девается.

– А если дальше, за терновник проехать, что будет?

Я лениво скосила взгляд – парнишка буквально светился опасливым любопытством. Так дети у походного костра слушают страшилки, рассказываемые взрослыми. Вроде и боязно, но при этом очень-очень интересно.

– Да ничего не будет, – неожиданно строго ответил охранитель. – Просто вряд ли о тебе кто-нибудь еще услышит. Было у нас такое года два назад. Один торговец сильно торопился в Огнец, вроде бы у него товар с собой был очень ценный, но быстро портящийся на жаре, вот он и захотел срезать путь. Все повернули на юг, на объездную дорогу, а он один со своей телегой и двумя мужиками поехал прямо, мимо терновника. И сгинул с концами. Там за этой рощей где-то есть деревенька, Волчий Лог называется, так до деревни этой торговец так и не доехал. И куда пропал – неизвестно. Степь-то там ровная, ни оврагов нет, куда могла бы телега провалиться, да и зверье хищное там последний раз видели лет пятнадцать назад. Местные туда-сюда спокойно, без страха ходят, и ни разу никто не пропал. А вот торговец сгинул вместе со всем добром, лошадью и провожатыми. И знаешь, что местные рассказывали?

– Что? – Паренек подался вперед, сгорая от любопытства. Я тоже навострила уши – узнать, чем закончилась история, и мне хотелось.

– Секрет в том, чтобы идти своими ногами, а не чужими. Тогда не пропадешь, – усмехнулся охранитель. – Так что, не передумал прямо ехать или все-таки свернешь на юг?

– Да чего, я как и все… – разом засмущался возница, будто бы пойманный на глупом ребячестве. – Сказано повернуть, значит поверну.

– Вот и молодец. В Лиходолье лучше ездить по проторенным дорогам, если хочешь прожить подольше.

Охранитель легонько стукнул пятками по лошадиным бокам, пуская коня вперед, к головной телеге. Паренек зябко передернул плечами и обернулся, слегка вытягивая шею так, будто бы стремился заглянуть в ворот моей расшнурованной из-за полуденной жары рубашки. Ой, сколько колкостей Искра от меня сегодня утром наслушался из-за одежды, которую он почти не глядя схватил с прилавка, торопясь в обжорные ряды… Рубашка оказалась из неровно прокрашенной светло-голубой ткани с белесыми пятнами, а вместо юбки харлекин принес широченные степняцкие штаны на мужика ростом выше меня на три вершка и с талией на два кулака толще моей, и когда я все-таки оделась, стала выглядеть так, будто бы побиралась по ромалийскому табору. Не хватало только ярких бус в три-четыре ряда и цветастого платка, чтобы выглядеть девкой из кочевого народа, отбившейся от своих и осевшей где попало. Зато и золотые браслеты с колокольцами можно было больше не прятать в кожаном кошеле на поясе, и таррами пользоваться, не вызывая лишних вопросов. Ромалийка и ромалийка. А то, что слепая да светловолосая, – так в этом ничего удивительного не было. Кочевой народ всегда был славен тем, что привечал всех сирых, брошенных и прочих «ненужных» людей, делая их частью на первый взгляд легкомысленной, а на деле весьма крепкой общины.