Гортоки унюхали приближение врагов, и раздражавший их ноздри запах чужаков породил дикий вой, прокатившийся по всей армии и подхваченный людьми. Оглушительный, будоражащий кровь и призывавший сами горы придать им сил. Выражавший решимость отстоять то единственное, что у них есть, — право жить так, как они жили всегда. И гнев, что кому-то вздумалось посягнуть на их родину.

Но при всей бушующей ярости на дне долины царили порядок и дисциплина, каких он никогда прежде не видел. Час близился, и Харбан вознес скалам и небу молитву о том, чтобы они даровали ему возможность увидеть рассвет следующего дня.

* * *

Миррон затошнило. Ее ноги налились свинцом, и она опустилась на колени. Но стоило ей ради поддержания равновесия коснуться руками земли, как женщина отдернула пальцы, не в силах выносить ту скверну, что хлынула в нее из почвы.

— Казначей! — позвал Арков, опустившись рядом на колени, на покрытый льдом склон горы, который вел вверх и вглубь Карка. — Миррон?

Она хватала воздух, ощущая, как скверна изливается сквозь нее, оставляя горькое послевкусие во рту, грохот в голове и скручивающую боль в желудке. Она боролась с тошнотой, но ее всю трясло, и дрожь не давала сосредоточиться и успокоиться. Наконец собрав волю в кулак, Миррон решилась снова коснуться земли. На сей раз — ничего. Только холод и спящая жизнь под ней и во всех направлениях, куда она могла дотянуться. Лишь далеко на северо-западе ощущалось расползающееся по земле запустение. Воздействие шло оттуда, и при мысли о том, что это значит, на глазах женщины выступили слезы.

Джеред проревел приказ сборщикам и гвардии Восхождения, и колонна остановилась. Миррон собралась с силами, рывком поднялась и даже ухитрилась слабо улыбнуться Аркову.

— Со мной все в порядке.

— Правда? — Арков приподнял бровь.

Миррон покачала головой. Боль ослабевала, давая ей возможность подумать.

— Он начал, — сообщила Миррон. — Боюсь, мы опоздали.

— Миррон? — Это подошел Джеред. — Что случилось?

Женщина на миг прислонилась к нему, перед глазами у нее все плыло.

— Боже Всеобъемлющий, как это было страшно…

— Что именно?

— Как будто пробуешь гниющее мясо. Мясо, в котором кишат черви. И эта мерзость прошла сквозь мое тело. Господи боже мой, я все еще ощущаю ее вкус. — Она сплюнула на снег, комок слизи съежился на морозе и застыл. — Это он. Он заставляет мертвецов ходить, я чувствую.

— Где?

— К северо-западу отсюда. Не близко, больше одного дня пути. Страшно подумать, каково ощущать это вблизи. Мне нужно придумать способ отгораживаться от этой мерзости, отталкивать ее, или она засосет меня как трясина.

Джеред потер щетину на подбородке. Запустил, а ведь она совсем седая. На Холме казначей всегда слыл щеголем, но здесь снова превратился в грубоватого солдата, каким был в юности.

— Сколько дней конкретно?

— Не знаю. Это зависит от того, сможем ли мы найти карку, которые проведут нас через горы. Впрочем, мне кажется, дня три, может быть, четыре.

— Слишком много, — сказал Джеред. — Чересчур много. То, что происходит, так или иначе закончится. Насчет карку ты права, нужно найти кого-нибудь и убедить отвести нас в Иллин-Квист, к Харбану. Ты как, сможешь продолжить путь?

Миррон кивнула.

— Собственно, выбора у нас нет, так?

— Ты это сама сказала, — хмыкнул Джеред.

— Жаль, что у нас нет мулов, как в прошлый раз.

— Даже если бы в Ческасе велась оживленная торговля, было бы непросто купить сразу пару сотен мулов, — ухмыльнулся Джеред. — Не говоря уж о том, что, узнав о такой надобности, здешние торгаши обанкротили бы казну, ворюги этакие… Послушай, Миррон, я хочу, чтобы ты была осторожна. Не скрывай от меня свои чувства. Они могут помочь нам. Предостеречь нас. Но самое главное, береги себя. Ты понадобишься нам, Миррон. Каждому на этой тропе хорошо известно, что у тебя пропал сын, а значит, твоя боль несравнима ни с чьей другой. Мы будем идти, пока не упадем, но когда ты почувствуешь, что нужно остановиться, скажи об этом мне или Аркову. Не делай из себя мученицу, это не принесет пользы никому. Помни, что мы здесь ради тебя, все мы. Ладно?

— Да, — тихонько ответила Миррон, стараясь сморгнуть навернувшиеся слезы.

— Вот и хорошо. — Джеред снова повернулся к колонне, и она увидела, что он присматривается к узкой, крутой тропе, идущей вперед вдоль обрывавшейся вниз головокружительной пропасти. Казначей вздохнул и собрался с мыслями. — Продолжать движение! Будьте внимательны. Нам нужно найти карку, и побыстрее. Вперед!

* * *

На наступавших обрушился неистовый град стрел, копий, выпущенных из пращей ядер и сброшенных с уступов камней, каждый из которых увлекал за собой маленькую лавину. Этот смертоносный поток прибивал к земле все, что двигалось.

Через свой увеличитель Харбан видел, как раскалываются черепа, ломаются и отрываются от тел конечности, сминаются грудные клетки, как кровь и ошметки плоти разлетаются вокруг, оскверняя первозданную красоту гор. А еще он видел, как почти каждый из упавших вновь поднимался на ноги и шел дальше.

Харбан не мог преодолеть страх, ознобом расползающийся по его телу, страх, который испытывали сейчас все карку и их гортоки. Он не ведал, кем были эти люди до того, как ими овладела неведомая, страшная сила. Уроженцы Гестерна, Атрески, Царда, все они были мертвы, но шли вперед, невзирая на пробившие им горло, грудь или череп стрелы, шли, оставляя на земле кровавые следы. У кого-то рука болталась на одном сухожилии, кто-то едва ковылял на сломанных ногах, однако все они упорно тащились вперед, подгоняемые чем-то таким, чего Харбан просто не мог себе представить.

А за спинами мертвых стояла регулярная армия Царда. Шеренги солдат молча наблюдали, как карку, не имея иного выхода, растрачивали метательные снаряды, пытаясь сдержать натиск мертвецов. Со своей позиции Харбан видел лица воинов из передней шеренги цардитов и мог поклясться, что торжества на них не отражалось. Они были угрюмы и омрачены дурными предчувствиями, хотя солдаты и испытывали облегчение оттого, что им самим не приходится лезть под сокрушительный огонь. Никто из них не улыбался.

Где-то там должен быть Он. Вне поля зрения, управляющий своими рабами из укрытия.

Харбан перевел увеличитель на неумолимо продвигавшихся вверх по склону мертвецов. Бывшие солдаты, тысяча или более. Те, у кого уцелели руки, несли оружие, на некоторых сохранились доспехи — часто искореженные, всегда грязные, в отсутствие ухода быстро покрывшиеся ржавчиной. Теперь, с расстояния всего в триста ярдов, было отчетливо видно, что на их лицах, отмеченных старыми, полученными при жизни, и новыми, заработанными уже после смерти, ранами, нет решительно никакого выражения. У кого-то плоть на щеках сгнила и отпала, выставляя напоказ бледные кости черепов, глаза тех, у кого они сохранились, не выражали ничего — ни понимания, ни страха, ни злобы. Не было даже растерянности, которую он видел у Изенги. Лишь слепая покорность новому господину.