– Помня твое ко мне великодушное отношение, я просто хотел наладить с тобой доброе соседство, но ты лишаешь меня этой возможности. Хочешь, чтобы я с тобой действительно говорил как властитель всей сурожской земли, хорошо? Через неделю твоя бирема будет сожжена нашей баллистой, которой твои пешие воины помешать никак не смогут, – Дарник выразительно указал на камнемет, надежно закрепленный на двуколке-колеснице. – Интересно узнать, что ты будешь делать тогда?

Взмах княжеской руки – и конники, развернув коней, стали выстраиваться в колонну за тронувшейся вперед колесницей.

– Эй, погоди! – крикнул в спину Дарнику опомнившийся иларх. – Раз ты приехал договариваться, то давай договариваться.

Князь глянул на Беляя, и тот громким криком остановил движение отряда, после чего Дарник сошел с седла. Спрыгнувший следом за ним на землю Свирь достал из своей переметной сумы волчью шкуру, которую он тут же расстелил на земляном бугре. У хозяйского Беляя тоже нашлась лисья шкура для иларха. Через минуту они уже сидели на виду у ромеев и дарникцев, как добрые переговорщики. Рыбья Кровь сделал повелительный жест четырем продолжавшим оставаться на месте стратиотам, и те с готовностью заняли место за спиной Карикоса. От такого вольного обращения с его воинами иларх даже чуть сердито вспыхнул, но все же промолчал.

Их беседа не заняла много времени. Больше всего ромеи нуждались в теплой обуви и мясном провианте, а также в чесноке и луке, что было подчеркнуто особо. На том и порешили, один из стратиотов по указанию Карикоса сбегал в лагерь и вернулся с десятью солидами, которые по знаку князя передал Беляю.

– А где обещанный для меня верховой конь? – при прощании напомнил иларх.

– Вождь тервигов на это сказал: если ромейские моряки будут ездить на лошадях, то нам придется плавать на их биреме.

Карикос не стал возражать против этого, об убитом Дарником пентархе и не возвращенной хазарской декархии речь вообще не заходила, ведь тогда можно было вспомнить и про приказ иларха повесить драчливого пленника.

Обратно дружина двигалась не так быстро, как к ромейскому лагерю. Сначала сдерживала сломанная колесница. Ось заменить у оставленных при ней ополченцев не получилось, поэтому камнемет с нее просто перегрузили на другую колесницу, а сломанную двуколку просто тащили как волокушу. Пришлось спешиться и шагать рядом с колесницами и самим камнеметчикам. Потом какое-то время искали еще хазарскую декархию. Янар подтвердил, что ромеи действительно готовились стрелять по ним из баллисты. А чуть погодя соединившуюся дружину догнали трое сбежавших от ромеев уличей. От них Дарник узнал, что дела в ромейском лагере совсем плохи. Запасы зерна оказались не столь велики, как прежде считалось, часть уничтожили мыши, часть по недогляду подмокла и сгнила, охота тоже была весьма скудной, у многих зимовщиков появилась болезнь, от которой выпадали зубы.

Слушая их, Дарник уже не сомневался, что бирема непременно будет принадлежать ему. Причем хотелось сделать так, чтобы гордые ромеи сами присягнули ему на верность.

В Варагесе князя поджидал дополнительный подарок – посланные из Утеса на его поиски Радим с Баженом. Дарника развеселил такой выбор посланцев: бойкого женского угодника и застенчивого писаря. Отдал должное и тому, что они все же как-то сумели разыскать само тервигское городище, значит, уже молодцы.

– Пришли помогать мне бить ромеев?! – приветствовал он гридей, еще даже не сходя с коня.

– Конечно, только на день опоздали, кажется, – нашелся с подходящим ответом Радим.

Но князь уже не обращал на них внимания, направляясь к Агиливу с Сигибердом с рассказом о своем походе и с просьбой разместить на ночлег еще трех привезенных с собой нахлебников-уличей. Заодно хотел договориться о покупке или изготовлении сорока пар теплой кожаной обувки. Четыре солида за это были прекрасной ценой, еще два солида Дарник передал Сигиберду на съестные припасы для ромеев.

К гридям-посланцам, терпеливо поджидавшим его во дворе, он вернулся только после сытной вечерней трапезы.

– Что с Корнеем? Умер?

– Нет, живучим оказался. Уже поправляется, – Радим продолжал быть веселым и дерзким, зная, что князь ценит смелость больше любой покорности.

Ничто другое об Утесе Дарника пока не интересовало, и он просто ждал, что еще скажут ему посланцы.

– Мы не видели тебя уже три недели. И хотели бы знать, когда увидим? – тихо и как-то очень проникновенно спросил вдруг Бажен.

– Когда появится в вас нужда, тогда и увидите, – князь постарался чуть смягчить свой отказ. – Пришлете здорового Корнея, может быть, и приеду.

– А ловко ты у нас, князь, увел всех лошадей и половину оружия, мы, как простаки, тебе и поверили, – Радим вроде бы и хвалил, и одновременно язвительно упрекал.

Дарник едва удержался от напоминания дерзкому гридю, что все оружие, доспехи и даже кони у них не свои, а княжеские. Гораздо уместнее это будет сказать какому-нибудь постороннему слушателю его жалоб. И было бы совсем хорошо, если бы этот посторонний умник не забыл сказать Радиму, что им еще сильно повезло, что князь вообще не стал их наказывать впрямую, а всего лишь такой маленькой шуткой.

– Если бы вы так не боялись идти на ромеев, сохранили бы и коней, и оружие.

– Нам сказали, что твоя ставка теперь в Смоли… – начал было Бажен, но Радим его перебил:

– Ну да, нас оставил мерзнуть в сырых пещерах, а сам выбрал теплые бревна со слабаками-ополченцами!

Самым лучшим было просто не отвечать на это.

– Вас оставить здесь с ночевкой или поедете в Утес на ночь глядя?

Гриди молчали. Дарник знаком подозвал издали наблюдавшего за ними Свиря:

– Приткни этих молодцов куда-нибудь на ночь, а утром пусть уезжают.

Но в Утесе недаром выбрали Радима в переговорщики. Полдня и одной ночи в Варагесе ему хватило, чтобы, не зная ни одного слова по-готски, охмурить в городище молодую вдовицу с двумя детьми. И наутро князя разбудил громко хохочущий Свирь:

– Ты теперь не сможешь запретить Радиму приезжать сюда, когда ему захочется!

На дворе Дарника поджидал Сигиберд с сорокалетним тервигом, отцом охмуренной вдовы. Тот мог говорить с князем только через толмача.

– Баламер спрашивает, можно ли доверить дочь и внуков твоему Радиму? – перевел Сигиберд слова обеспокоенного «тестя».

В ответ Дарник сказал, что сначала должен переговорить с самим гридем.

– Ты очень сильно вляпался, – принялся отчитывать Радима князь, отведя его подальше от чужих ушей. – Меня попросили княжеским словом поручиться за благополучие твоей зазнобы и двоих ее детей. Ты что делаешь?! Ведь, если с ней будет что не так, полетит и твоя голова, и твоего напарника.

– А я что? Я ничего. Я в самом деле жениться хочу. Без женщины мне никак, – оправдывался любвеобильный гридь. – Никто ее и пальцем тронуть не посмеет в Утесе, если ты об этом.