Там водят экскурсии, которые заканчиваются тем, что ты стоишь на застекленной галерее и сверху смотришь, как рабочие – почти все в клетчатых рубашках – катают в мастерской бочки на тележках, стучат по ним молотками, загоняют в большие машины, которые творят с ними (с бочками, естественно) невообразимые вещи, потом снова берут молотки и снова стучат, колотят, ломают, собирают, разрывают, делают заново, сжимают, пилят, строгают, доводя их почти до возгорания, обжигают, сушат, пинают и лупят так, как будто ненавидят древесину в целом и эти бочки в частности. Если хочешь понять всю степень упругости дерева – приезжай.

Шум невообразимый, даже если стоишь за стеклом. На самом деле, шум воспринимается даже зрительно. Некоторые рабочие надевают наушники, некоторые – нет. Думаю, я бы надевал. Еще в мастерской, на столбиках, есть миниатюрные наковальни, на которые кладут металлические обручи и тоже стучат по ним молотком. Эти наковаленки формой похожи на железнодорожные рельсы. Мне даже стало интересно: вдруг их действительно сделали из старой железнодорожной ветки и не приходится ли каждому работнику зубами вырывать рельсы из земли в качестве обряда инициации?

Экспозиция в бондарне тоже вызывает интерес; например, я не знал, что дуб (американский Quercus albaиспользуется при изготовлении 97 процентов всех бочек Шотландии, а остальные три процента приходятся на долю испанского Quercus robur),из которого делают бочки, должен простоять от ста до ста пятидесяти лет, и только потом его можно рубить; или что бочки из-под бурбона, привезенные из США, заново собирают таким образом, чтобы они были больше по объему: для изготовления четырех хогсхедов объемом 56 английских галлонов каждый требуется пять американских бочек. Неудивительно, что здесь не прекращается стук и грохот.

Кстати, по американским законам, бочка для бурбона может быть использована только один раз, и это не чья-то прихоть или традиция. Чтобы объяснить такую странность, у меня сразу же рождается слабенькая теория заговора. Если скотчу пребывание в старой бочке из-под бурбона идет на пользу, то почему оно не пойдет на пользу самому бурбону? Почему бы не поэкспериментировать, не наполнить ее второй и третий раз? Я считаю, превращать этот продукт, требующий серьезного труда, в одноразовый слишком расточительно. Прихожу к выводу, что закон, если копнуть поглубже, – кормушка для некоего магната, который торгует древесиной дуба и пролоббировал свои интересы.

Я ошибся. Позже выяснилось, что перед нами редкий, даже удивительный, пример победы организованного труда в Америке; принятию этого закона способствовали профсоюзы, чтобы ихбондари не сидели без работы. Меня это даже вдохновляет, но главное, что индустрия скотча выиграла от немного глуповатого (хотя, конечно, как посмотреть) закона, пролоббированого не каким-нибудь самовлюбленным лесовладельцем и не гнусным картелем лесопромышленных компаний, а американскими профсоюзами, которые, видимо, придерживаются не самых левых взглядов.

В городке Крейгеллахи есть гостиница «Крейгеллахи» (если уж строить гостиницу «Крейгеллахи», то, естественно, здесь), где в баре «Куих» (Quich) вам предложат пятьсот разных молтов. Несколько руководителей японского универмага «Ханкю» были так поражены увиденным, что в ноябре 2002-го создали точную копию этого бара в рамках токийской «Ярмарки Британии». И даже привезли туда одного из барменов. Вот такие дела – шотландские бары тоже могут путешествовать.

Погода продолжает радовать. Спейсайд прекрасен, и далекий блеск снежных шапок, пока еще укрывающих пики Кэрнгормских гор, только подчеркивают прелесть теплой ранней весны. Мы втроем с радостью колесим на M5 по дорогам графства Мóрей (Moray). Движение на работающих участках А95 хорошее, свободное, быстрое, хотя трасса довольно загружена, а продоженные рядом дороги спокойнее, извилистее, живописнее: они ныряют под горку, кружат по лесам, маленьким городам и полям, на которых виднеются крошечные овечки.

До меня дошло, что в вопросе дорог я, наверное, горный сноб, фанат удаленности. Кажется, лучшие дороги ассоциируются у меня с определенной степенью вертикальности или безлюдности. Я недолюбливаю трассу А9 просто потому, что она такая оживленная и относительно скучная, а еще довольно неприятная, поскольку машин много, а четырехрядная проезжая часть то и дело превращается в обычные две полосы – я даже стараюсь ее избегать при любой возможности.

На пути из Файфа в Гленфиннан мной разработан объезд, в котором А9 не фигурирует аж до Глен Гэрри (Glen Garry), где начинается хороший отрезок четырехполосной дороги; в объезд получается на полчаса дольше, чем по А9, но зато намного интереснее. Правда, иногда, если приходится съезжать на главную магистраль – обычно потому, что Энн хочет вздремнуть и не может сделать этого на петляющей дороге, – я замечаю окружающий А9 пейзаж; может быть, причиной тому выгодное освещение, или угрюмые туманы, накрывшие леса и холмы, или просто яркие цвета осенней листвы, но я понимаю, что дорога проходит по красивой местности; живи я в Голландии, или в Восточной Англии, или даже в Лондоне, или в Мидленде, считал бы этот вид почти что умопомрачительным. Просто он мне приелся, я привык считать А9 скучной автострадой – конвейером без изюминки, по которому можно попасть на интересные дороги, где начинается настоящее вождение.

Да, я избалован. Знаю. Чтобы попасть на работу, мне нужно просто спуститься по лестнице, а на машине я езжу только для собственного удовольствия (ну, или в магазин), и мне нравится водить. Нравится гонять по дорогам Файфа на мотоцикле, но моя настоящая любовь – это дороги Хайленда. Для меня, как правило, чем дальше на запад и на север, тем лучше дороги, даже однополосные отрезки.

Путь из Гленфиннана в Дорни, что неподалеку от Кайл-оф-Локэ́лша (Kyle of Lochalsh), где раньше жили наши друзья (и была доля в пабе – еще одна долгая история, к которой мы вернемся), остается одним из любимых, особенно отрезок у Инвергэ́рри (Invergarry). Должен отметить, что этот Инвергэрри находится в Глен Гэрри, который никак не связан с упомянутым ранее Глен Гэрри – в Шотландии полно разбросанных по всей стране мест с одинаковыми названиями.

Шотландию нельзя назвать большой страной, но она довольно труднопроходима, особенно на западе, где обычная геологическая случайность и миллионы лет борьбы с атлантическими волнами создали берег выдающейся скалистости. Поэтому переезды – кроме как по морям и озерам – всегда, как уже сказано, были делом трудным. Нетрудно догадаться, почему люди чаще всего не вылезали из родной долины. И, с моей точки зрения, это единственное объяснение повторяющимся названиям, хотя можно просто списать их на обычную каледонскую лень и нехватку воображения.

Пролистал недавно географический справочник Шотландии, его третья и четвертая статьи посвящены двум горам, делящим имя А’Ву́йенэх (A’Bhuidheanach). И они даже не очень далеко друг от друга! (Пятая статья посвящена А’Вуйенэх-Вег (A’Bhuidheanach Bheag). Угадайте, что это такое? Тоже гора.)

Тут же вспоминаю два Кóмри (Comrie); существующие в разных местах Кинкáрдин (Kincardine), Крáти (Crathie) и Клóва (Clova); несколько Ниггов (Nigg); столько Клэ́ханов (Clachan), что сбиваешься со счета, и пять-шесть Тарбетов/Тарбертов в одном лишь Аргайле. Зачастую такое однообразие можно объяснить описательной природой этих названий; Клашан означает «каменный дом» (да уж, тяжкая тогда была жизнь, раз эторешили отметить), а Тарбет/Тарберт – это «переправа волоком», то есть отрезок, на котором легче протащить лодку по земле, тем самым срезав путь или избежав опасных вод. А у Аргайла береговая линия, между прочим, длиннее, чем у Франции – там полно таких мест и соответственно названий.