Два дня спустя, перед сном, Сильвин совершал недалеко от флигеля дефиле в обществе слегка озябшей и зевающей Мармеладки. Время от времени, по крайней мере, до тех пор, пока окончательно не стемнело, он зачитывал ей любимые кусочки из своего дневника, который прихватил с собой.

Герман со свитой подался в ночной клуб, так что старинный дом спал, ощетинившись пустыми глазницами черных окон.

Вечер был особенно хорош: шумно дышали теплые ветра, навевая чудесные запахи корвалола и смуты, из земли сочилась тягучая похоть. Сильфон, в центре которого они находились, был, казалось, где-то далеко-далеко, а может быть, его вовсе не существовало, был только этот покрытый глазурью блудный вечер, который распирало от пробуждающихся инстинктов. И лейтмотивом в нем служила отнюдь не Теория относительности, о которой Сильвин периодически думал, то соглашаясь с ней, то вдребезги опровергая, а один сопровождающий его ангел, падший, но всё еще прекрасный, кутающийся в длинный шерстяной шарф.

Неожиданно послышалось отдаленное мяуканье. Сильвин остановился, радуясь поводу передохнуть. Сегодня его левая нога ныла всеми суставами, болела каждой косточкой, да еще и плохо сгибалась, будто окончательно устала ходить и мечтала только об одном — развалиться на части, так что он вынужден был целый день ее подволакивать, и это явственно добавило в его облик особую загнанность — качество, несомненно, достойное настоящего странника.

Сильвин поднял с земли понравившуюся ветку и принялся что-то карябать ею на влажной земле. Сначала это были придурковатые геометрические фигуры, потом рожицы, но вскоре появились явственные холмы, уходящие вдаль, и внятные звезды, которые светили над ними. Как интересно! Что это? — престала зевать Мармеладка. Сильвин и сам удивленно разглядывал нечаянно получившийся рисунок. Я и сам не знаю, — пожал он плечами.

Мяуканье повторилось. Вероятно, это был котенок, который попал в беду — уж больно жалостливым был его писк. Мармеладка показала рукой в сторону, откуда, по ее мнению, раздавались звуки, они сделали несколько шагов и вновь прислушались. Мяуканье было приглушенным, с объемным эффектом, словно доносилось из кастрюли; кошачьи звуки от основания до острия были нашпигованы неподдельным ужасом и щедро приправлены острым отчаянием.

В горле Сильвина заклокотало чувство жалости. Мармеладка видела, что он сейчас расплачется, и поспешила успокоить: Не расстраивайся, мы придем ему на помощь! — и вскоре привела его за руку к водопроводному люку, оставшемуся после мистера Colgate и его удалой команды.

Люк был плотно закрыт и мало того — опечатан при помощи проволоки и оловянного слитка, однако котенок был там, под люком; визгливо-бурлящее мяуканье непрерывно вырывалось сквозь вентиляционные отверстия чугунной крышки.

Несчастный, как он там очутился? Неужели он забрался туда два дня назад, перед тем, как люк был водружен на свое законное место? И с тех пор там находился? Не может быть!

Сильвин с трудом наклонился, отставив ослабевшую ногу в сторону, сорвал печать, поранив о проволоку пальцы, и попробовал сдвинуть люк. Тот оказался тяжелее всего, что он поднимал за всю свою не очень спортивную жизнь.

Котенок что-то услышал, его мяуканье приняло характер почти человеческих рыданий.

Мармеладка чертыхнулась и пришла Сильвину на помощь. Вместе они вынули люк из пазов и чуть сдвинули в сторону; немного отдышавшись, повторили попытку. Вскоре им открылся тускло освещенный потемками технический колодец, на дно которого вела железная лестница. Из колодца потянуло отвратительной закваской разложения.

Мяуканье, преумноженное эхом, теперь казалось таким громким, что его должны были услышать не только охранники Германа, но и все обитатели близлежащего квартала. И действительно, в одном из окон особняка вспыхнул свет и замаячила размашистая фигура с глупой, что-то высматривающей в ночи физиономией. Сильвин и Мармеладка, не сговариваясь, присели на корточки, сравнявшись с кустами, и застыли. Физиономия зевнула и исчезла. Свет погас.

Сильвин мельком взглянул на свои руки — они были залиты кровью и вымазаны какой-то смолистой гадостью. Мармеладка, в свою очередь, сломала нарощенный ноготь, и теперь шепотом бранилась — досталось и горемычному котенку, который продолжал на своем языке молить о спасении.

Сильвин. Я спущусь и достану малыша.

Мармеладка. Милый, тебе вряд ли это удастся. Я сделаю это сама.

Сильвин. Позволь, я еще не так плох, как ты думаешь.

Мармеладка. Но ты же едва ходишь?

Сильвин. Нога? Это пройдет. Уже прошло…

Мармеладка. Если с тобой что-нибудь случиться, Герман меня убьет!

Сильвин. Пусть только попробует!

Так они препирались до тех пор, пока котенок не затих. Тут только Сильвин решил проявить некую твердость — он неожиданно решительным движением отодвинул Мармеладку и полез в колодец. Не успел спустить ноги вниз, как взвизгнул от внезапной боли, подломился, упал на бок, и девушка за руку оттащила его от колодца.

Мармеладка с укоризненно наморщенным лбом посмотрела на своего незадачливого подопечного, подошла к колодцу и вскоре с легкостью и гибкостью совсем еще юной особы скрылась под землей. Сильвин слышал, как быстро она опускалась, переступая с одной железной опоры лестницы на другую.

Вдруг Мармеладка дико взвизгнула. Послышался шум короткой борьбы.

Сильвин почувствовал, что сейчас умрет от страха, но все же неимоверным усилием заставил себя заглянуть в колодец. Сначала ничего, кроме бетонных стен, он не мог разглядеть, но потом его взгляд нащупал нечто странное. На дне были какие-то подвижные формы — не только девушка — кто-то еще, и значительно крупнее! В ту же секунду в его лицо ударил пронзительный луч света. Он защитился руками.

Незнакомец. Эй, ублюдок одноглазый! Твоя девка у нас.

Голос исходил со дна колодца.

Сильвин. Кто вы? Что вы там делаете? Я сейчас закричу!

Незнакомец. Ха, только пикни и получишь отрезанные уши своей красавицы, мама мия!

Хрипловатый голос со дна колодца обладал такой каленой твердостью, что Сильвин ни секунды не сомневался — его обладатель, если что, немедленно исполнит свои угрозы.

Сильвин. Я вас умоляю, не трогайте ее! Я буду слушаться!

Незнакомец. То-то! И не смей отходить, чтобы я тебя видел, мама мия!

Сильвин. Что вы хотите?

Незнакомец. Если хочешь увидеть ее живой, полезай сюда.

Сильвин. Я не могу — у меня болит нога.

Незнакомец. Если ты ее любишь — справишься. Давай, не тяни, мама мия!

Сильвин колебался. Ему было так дурно, что он в любое мгновение мог лишиться сознания.

Незнакомец. Не бойся, мы, как это?… не причиним тебе зла. Все это для твоей же пользы. Сильвин. Да, я сейчас…

Исступленное желание исчезнуть полностью овладело им, и он немедленно убежал бы, если б не эти тончайшие оттенки мармеладного запаха, примешавшиеся к тяжелому колодезному духу.