Документы вправду были идеальны, и беспокоиться было совершенно не за чем…

Стены номера были обиты тяжеловесной драпировкой с изображениями роялистских лилий. У стены располагалась широкая кровать с балдахином, явно стилизованная под эпоху Короля Солнце.

Мужчина подошел к окну, широко распахнул деревянные ставни, и лучи яркого послеполуденного солнца заиграли на стекле громоздкого графина с водой и двух бокалов на столике с прихотливо выгнутыми ножками.

Он бросил мельком беспокойный взгляд на мальчика:

— Аннэт, милая, расслабься. Через два дня ты будешь в безопасности. Папа рассказывал тебе, как хорошо в Москве. Правда ведь? — он нежно приобнял девочку. — Сейчас ты Жюль. Это очень важно. Ты понимаешь меня?

Девочка согласно кивнула, при этом лучи солнца весело заиграли на недавно перекрашенных волосах цвета воронова крыла.

Он посмотрел в окно. Во дворе стоял серый седан «Рено Дофин». По документам седан принадлежал им с Клементиной (его не интересовало ее настоящее имя). На этой машине она подобрала их с девочкой в Париже и отвезла на конспиративную квартиру. Там он и девочка перекрасили волосы в черный цвет, а девочку еще и постригли под мальчика.

Вместе с собой Клементина принесла полный комплект поддельных документов, сделанных в Дрездене, пожалуй, лучшим спецом в этой области, Томасом Шварцем. По документам они были семьей из Лиона и путешествовали по Франции во время летних каникул Жюля: месье Рене Жарез, мадам Клементина Жарез и их 11-летний мальчик Жюль.

Степан бросил короткий взгляд в окно, пытаясь высмотреть плотное наружное наблюдение, которое, он нисколько не сомневался, велось за ними. Он также не сомневался в инструкциях, полученных Клементиной, агентом парижской резидентуры КГБ, по поводу себя самого (малейшее подозрение на побег — ликвидация). Именно поэтому Степан Карташов, а сейчас Рене Жарез, бывший агент Алтын, приговоренный к смерти за измену Родине, был подчеркнуто вежлив и обходителен со своей супругой Клементиной Жарез и всячески избегал конфликтных ситуаций и непредсказуемости в своем поведении.

Он часто поглядывал сзади на хрупкую шею своей назначенной супруги, с пульсирующей синей венкой сбоку, подавляя жгучее желание обхватить в молниеносный захват и свернуть ее. И при этом продолжал улыбаться и быть предельно галантным. Единственную, кого он жалел — это была маленькая девочка, завязшая в жестоких и аморальных играх взрослых подонков.

Девочка доверяла только ему. Она видела в нем своего утерянного отца и безотчетно льнула к нему. Только из-за девочки он оказался здесь, только из-за нее его вытащили из той мясорубки, где он должен был окончить свое существование. И Карташов не испытывал никаких иллюзий: как только необходимость в нем отпадет, его или ликвидируют, или в лучшем случае отправят обратно на добивание. Девочка — это гарантия его существования, и поэтому он всячески подчеркивал их близость и свою незаменимость.

Надо было терпеливо выжидать, незаметно просчитывая самый безошибочный вариант побега. Права на ошибку у него нет, и второго шанса не будет.

25 августа 1963 года, когда в Париже начнут праздновать девятнадцатую годовщину освобождения от нацистов, они пересекут границу. Все было рассчитано предельно просто и поэтому имело все шансы на успех. Идея заключалась в том, что все силовые структуры Франции в этот день будут стянуты в Париж для обеспечения безопасности де Голля, а для задержания исчезнувшей девочки усилят посты только на границах с восточным блоком, особенно с ГДР. Специально, чтобы французская сторона не сомневалась в том, что транзит ребенка осуществится именно этим путем, «Штази» по просьбе Кремля демонстративно увеличило количество постов на КПП и имитировало активную лихорадочную деятельность по всей приграничной территории.

Утром двадцатого августа 1963 года в Старом порту Марселя жизнь била ключом в гомоне многочисленных туристов, в криках дерущихся из-за отбросов чаек, в гортанных выкриках капитанов причаливающих рыболовецких судов, выгружающих ящики свежей, еще трепыхающейся рыбы, и в звонких криках мальчишек, прыгающих в воду с дальнего пирса. В воздухе витал терпкий запах моря, рыбы и специй свежежарящегося гриля на не самом свежем масле.

Оберон Жоливе расслабленно сидел в ресторане «Ше вьё пешёр» («У старого рыбака») на набережной Старого порта с бокалом розе и любовался прекрасной панорамой. Вид порта с десятками яхт, плотно стоящими по периметру, и практически геометрически правильный, бирюзовый овал свободной воды посередине с отплывающими или приплывающими одинокими яхтами зачаровывал его и навевал умиротворение. Но сегодня месье Жоливе не мог позволить себе такую роскошь. За внешней расслабленностью и вальяжностью скрывалось колоссальное напряжение и настороженность. Боковым зрением он высматривал рыболовецкий траулер «Diane», который вот-вот должен был причалить к берегу.

На стенах ресторана висели довольно удачные репродукции Ван Хеда, Франса Снайдерса и Георга Флёгеля с изображениями мидий, лангустов и прочей морской живности вперемежку с живописными обрывками рыбацких сетей на старых потрескавшихся деревянных столах. Лениво рассматривая картины, Оберон Жоливе, на самом деле, внимательно обшаривал взглядом акваторию порта. Владелец небольшой туристической фирмы в центре Марселя рядом с вокзалом Сен-Шарль, он одновременно был агентом марсельской резидентуры КГБ. Будучи еще в Сопротивлении в группе «Анри» он, коренной марселец, был завербован НКГБ и сейчас, после войны, Оберон Жоливе работал на Советы, веря, что выполняет свой долг перед мировым пролетариатом. Сразу после войны на деньги русских он основал в родном городе свой туристический бизнес и изредка выполнял не слишком обременительные задания парижской резидентуры.

Самой большой своей заслугой Оберон Жоливе считал вербовку Пьера Арно, марсельского рыбака, с которым он познакомился в конце войны в кабачке, где обычно собирались все, кто симпатизировал Морису Торезу.

Обычный марсельский рыбак, Пьер Арно, был трудягой, который к сорока годам обзавелся одной утлой лодкой и большой семьей, вечно нуждающейся в деньгах. Оберон близко сошелся с Пьером на почве политических симпатий и регулярных возлияний. Вначале он нанимал Пьера капитаном на свою небольшую яхту, и тот возил туристов к замку Иф или на острова Фриуль. Арно, немногословный, обстоятельный, приземистый, с небольшим пивным животом и с вечно плохо прикуренной папиросой «Голуаз» в углу крепко сжатых губ, оставлял впечатление надежного и исполнительного человека и при этом не дурака.

Серьезный разговор состоялся в офисе Жоливе, когда тот отдавал деньги Арно за очередной морской тур. Жоливе начал разговор с того, что во всем мире все сильнее разгорается классовая война и что единственная страна, которая поддерживает пролетариат — это Советский Союз. На что Пьер согласно кивнул.

— Всякий пролетарий во всех уголках мира обязан поддержать СССР в этой нелегкой борьбе, — продолжал Жоливе, многозначительно посмотрев на своего собеседника. — И, естественно, Советский Союз тоже будет поддерживать любого