На минуту меня позабавила мысль, что я проделала неблизкий путь до Йоркшира, дабы узнать историю семьи, хранившуюся меж тем в этих ежегодниках, всего в нескольких футах под моей спальней. Однако почти сразу же я задалась вопросом: а что, собственно говоря, подтверждают эти документальные свидетельства? Только то, что такие люди, как Джордж и Матильда, а также их дети, Чарльз и Изабелла, существовали в действительности. Кто мог поручиться, что мисс Винтер не отыскала их тем же путем, что и я, благо эти ежегодники имеются в любой публичной библиотеке королевства. Разве не могла она, пролистав старые выпуски, отобрать ряд имен и дат, а потом вокруг них выстроить историю — так просто, развлечения ради?

Помимо этих сомнений у меня возникла еще одна проблема. Со смертью Роланда Марча из ежегодников исчезла и его вдова, Изабелла. В мире ежегодников существовали особые правила. В реальном мире семьи разрастались и роднились между собой посредством браков, чрезвычайно запутывая переплетения кровных уз. Однако титулы переходили только по старшей мужской линии, и как раз эта линия в первую очередь интересовала составителей ежегодников. Титулованные особы имели младших братьев, племянников или кузенов, чья родственная близость к главе семейства позволяла им попасть в освещаемый ежегодниками круг избранных — в качестве лиц, которые могли бы стать лордами или баронетами. Причем (хоть об этом и не говорилось открыто) не просто могли бы, но и реально могли, для чего достаточно было лишь нескольких безвременных смертей в семье. Но с дальнейшим разветвлением фамильного древа потомки этих кузенов и братьев все более отдалялись от ствола и неминуемо выпадали из поля зрения ежегодников, чтобы кануть в безвестность, ибо никакая комбинация из кораблекрушений, эпидемий и стихийных бедствий уже не могла превратить в сливки общества эту седьмую воду на киселе. Ежегодники устанавливали свои ограничения, и как раз под такое ограничение попала Изабелла. Она была женщиной; у нее не было мужского потомства; ее супруг (не лорд) был мертв; ее отец (также не лорд) был мертв. По причине всего вышеизложенного ежегодник выбросил ее и двух ее дочерей из своих благородных списков в бескрайний океан простонародья, чьи рождения, браки и смерти — равно как их любовные связи, ночные кошмары и гастрономические предпочтения — не стоили того, чтобы фиксировать эти данные для потомства.

Однако Чарли был мужчиной, и ежегодник мог снизойти до его последующих упоминаний, хотя тень незначительности уже нависала и над ним. Информация о нем была предельно краткой. Его звали Чарльз Анджелфилд. Он родился тогда-то. Он Жил в Анджелфилде. Он не был женат. Он не был мертв. С точки зрения ежегодников, этих сведений было вполне достаточно.

Я брала один выпуск за другим и натыкалась на тот же скромный набор пометок. Открывая очередной том, я думала:

«На сей раз они его выбросят». Но каждый год он был на месте: все еще Чарльз Анджелфилд, все еще живет в Анджелфилде, все еще не женат. Я вспомнила рассказы мисс Винтер о Чарли и его сестре и закусила губу, воображая, что может означать это затянувшееся безбрачие.

И вот, когда возраст Чарли приближался к пятидесяти годам, я наткнулась на нечто новое. Имя, дата рождения, место жительства — все как прежде, но в конце странная аббревиатура, которой я ранее не замечала: «ОПУ».

Я заглянула в список сокращений.

ОПУ: официально признан умершим.

Вернувшись к записи о Чарли, я долго и внимательно ее изучала, как будто усилием взгляда могла проявить какие-то водяные знаки, разъясняющие эту загадку.

В тот год он был официально признан умершим. Насколько я знала, такая процедура проводится в случаях, когда человек бесследно исчезает, и через определенное время его родственники, претендующие на наследство, поднимают вопрос о признании его мертвым, хотя никаких свидетельств этого, как и собственно трупа, в наличии не имеется. Я даже припомнила срок: между исчезновением человека и признанием его умершим должно пройти семь лет. Он мог скончаться когда угодно в течение этого периода. Он мог и вовсе не скончаться, а блуждать где-нибудь в дальних краях или затеряться среди чужих людей, ничего не знающих о его прошлом. «Узаконенная» смерть не обязательно предполагала реальную. Я подумала: и что это могла быть за жизнь, которая пришла к столь нелепому и невнятному завершению? ОПУ.

Я закрыла ежегодник, поставила его на полку и спустилась на первый этаж, чтобы приготовить себе какао.

— Что тебе известно о юридических процедурах, необходимых для признания пропавшего человека мертвым? — спросила я у отца, стоя над плитой в ожидании, когда закипит молоко.

— Вряд ли мне известно больше твоего, — раздалось в ответ.

А через несколько секунд он возник в дверях и протянул мне карточку с именем одного из наших постоянных клиентов.

— Вот кто тебе все объяснит. Профессор-юрист. Сейчас уже на пенсии, живет в Уэльсе, но приезжает сюда каждое лето, чтобы прикупить парочку книг и прогуляться по берегу реки. Славный старик. Почему бы тебе не послать ему письмо? Заодно сообщи, что я могу придержать для него редкий экземпляр «Justitiae Naturalis Ргinciria»[13].

Допив какао, я вернулась к ежегодникам с намерением узнать что-нибудь о Роланде Марче и его семье. Оказалось, что его дядя был довольно известным художником-любителем. Переместившись в секцию истории живописи, я выяснила, что его работы — ныне признаваемые весьма посредственными — в свое время имели громкий, хотя и недолгий успех. В книге Мортимера «Английские провинциальные портретисты» я нашла репродукцию одного из ранних творений Льюиса Энтони Марча с подписью «Портрет Роланда, племянника художника». Странное чувство возникало, когда я вглядывалась в это еще совсем юное лицо, пытаясь уловить в нем фамильное сходство с пожилой женщиной, его дочерью. Несколько минут я посвятила изучению его припухлых, чувственных черт, его блестящих светлых волос, ленивой посадки его головы.

Наконец я закрыла книгу. Пустая трата времени. Я поняла, что даже если буду глядеть на него безотрывно сутки напролет, все равно не отыщу здесь признаков девочек-близнецов, чьим отцом он официально являлся.

На следующий день я поездом отправилась в Банбери, в редакцию местной газеты «Банбери геральд». Молодой сотрудник любезно продемонстрировал мне архив. Это слово может произвести эффект на тех, кто никогда не имел дела с архивами, но я до того провела много времени в подобных местах и потому не выказала удивления или разочарования, очутившись перед обыкновенным стенным шкафом в полуподвале редакции.

— Меня интересует статья о пожаре в Анджелфилде, — коротко пояснила я. — Это было лет шестьдесят назад.

Молодой человек отыскал в шкафу коробки с номерами газет за данный период.

— И еще я хотела бы просмотреть статьи в вашем литературном разделе примерно сорокалетней давности.

— Литературный раздел? Никогда не слыхал, чтобы в «Геральд» был литературный раздел.