офицерам генерального штаба, которые не жалели сил, чтобы осуществить своё «бегство из ОКХ», то есть добиться перевода в один из крупных общевойсковых штабов действующих войск, чтобы избавиться от невыносимой атмосферы, возникшей в результате разногласий внутри высшего командования. Полковник граф фон Штауффенберг на основании своего доверительного положения в ОКХ имел глубокое представление о сложившихся условиях. Как немногие другие, он осознал ту катастрофу, к которой вело Германию руководство Гитлера»114.

Штауффенбергу пришлось понять: после зимней битвы 1941/42 г. людские потери сухопутных войск больше не могли быть возмещены за счёт пополнений из Германии. В организационном отделе генерального штаба высчитали, что нехватка штатного состава в армии, сражающейся на Восточном фронте, составляла на 1 ноября 1942 г. уже 800 тысяч человек и к весне 1943 г. должна возрасти до 1,2 миллионов человек. В августе — сентябре 1942 г. сухопутные войска потеряли на 27 тысяч человек больше, чем получили в виде пополнения115. Только в ходе зимних боёв 1941/42 г. были разбиты свыше 50 немецких дивизий; потери к 28 февраля 1942 г. значительно превысили 1 миллион человек. Для восполнения этих потерь Главному командованию сухопутных войск пришлось перебросить на Восточный фронт 39 дивизий и 6 бригад из Германии, а также других европейских стран, где в это время крупных военных действий не велось116. Хотя летняя и осенняя кампании вермахта в 1942 г. привели его к берегам Волги и к горам Кавказа и принесли ему большой выигрыш территории, поставленных стратегических целей он так и не достиг. Это обошлось ещё в 1 миллион убитыми, ранеными и пленными. Командованию же Красной Армии, напротив, удалось не только компенсировать потери, но и создать крупные людские резервы и резервы военной техники. В 1941 г. Советский Союз производил 24 700 танков и 25400 самолётов, Германия же — 9300 танков и 14 700 самолётов117. Соотношение сил на советско-германском фронте к концу 1942 г. изменилось в пользу Советского Союза118.

Всё это не могло укрыться от Штауффенберга и неизбежно должно было оказать воздействие на его взгляды. Однако процесс этот шёл не прямолинейно и не без противоречий.

С отвращением воспринимал Штауффенберг в это время сообщения о том, как обращается вермахт с населением оккупированных областей на Востоке. Он с возмущением выступал против жестокого ограбления и угнетения людей в этих областях и характеризовал обращение с «восточными рабочими» как «безответственное провоцирование Востока»119. На совещании в Виннице в октябре 1942 г., на котором присутствовало около 40 офицеров службы генерального штаба, он резко осудил германскую восточную политику и заявил, что Германия сеет на Востоке такую ненависть, «которая когда-нибудь ещё найдёт своё отмщение на наших детях». Германская восточная политика «способствовала лишь тому, чтобы превратить людские массы на Востоке в наших врагов»120. Штауффенберг считал скандальным, что среди руководящих лиц не находится никого, кто однажды открыто сказал бы фюреру об этом. Однако эти слова, сказанные на официальном совещании, надо рассматривать лишь как приём самозащиты, ибо к тому времени Штауффенберг уже не верил в то, что преступления и бесчеловечная жестокость творятся без ведома Гитлера и вопреки его намерениям.

Осведомлённость о военных преступлениях, творившихся германским вермахтом на территории Советского Союза, в значительной мере способствовала формированию и укреплению антинацистской позиции Штауффенберга. Однако надо отметить, что к этому времени он ещё ни в коей мере не избавился от порождённого его происхождением и воспитанием антикоммунистического мировоззрения. У него ещё преобладало представление, будто более хорошим обращением с населением оккупированных восточных областей можно сделать это население союзником Германии в антисоветской борьбе. Этой идеей Штауффенберг руководствовался и в своей деятельности, связанной с формированием восточных «добровольческих соединений». То была, если несколько упростить этот процесс, происходившая в нём своего рода духовная война на два фронта.

Во второй половине 1942 г. Штауффенберг всё больше приходил к идее активного выступления с целью устранения Гитлера. Укреплению в нём этой идеи содействовали в первую очередь сведения о преступлениях в отношении гражданского населения и советских военнопленных, сообщения о тяжёлых и невосполнимых потерях на Восточном фронте, известия о приостановке германо-итальянского наступления у Эль-Аламейна в Северной Африке и, наконец, всё более частое вмешательство Гитлера в ход военных действий, а также те оскорбления, которым тот подвергал генералов и офицеров. К этому добавлялось и следующее: осенью 1942 г. стало очевидно, что германское наступление в районе Сталинграда и на Кавказском фронте ввиду упорного советского сопротивления не может быть успешным.

Мы знаем, что в первые годы после 1933 г. Штауффенберг ещё питал иллюзии насчёт национал-социализма и верил многим обещаниям фашистских главарей. Иллюзии давно уже рассеялись как дым, а отрезвление, пережитое в 1938 г., превратилось теперь в ненависть к губителям Германии. Штауффенберг начал распознавать в Гитлере главного врага немецкого народа. Во время одной утренней верховой поездки в Виннице в августе 1942 г. он с гневом воскликнул: «Да неужели в ставке фюрера не найдётся ни одного офицера, который выстрелом из пистолета прикончит эту свинью?»121 Когда однажды — осенью того же года — в среде оппозиционных офицеров было выдвинуто требование сказать наконец фюреру «правду», Штауффенберг ответил: «Дело не в том, чтобы сказать правду, а в том, чтобы убить его, и я готов пойти на это!»122

Если ранее Штауффенберг ещё более или менее абстрактно взвешивал все «за» и «против», обсуждая с близкими людьми возможности и перспективы политического переворота, то теперь его высказывания становились всё определённее и были нацелены на конкретные действия. Устранение Гитлера стало для него в конце 1942 г. уже не вопросом теоретических рассуждений, а неизбежной практической необходимостью.

Однако при этом Штауффенберг ещё не имел никакого представления о том, что же именно должно произойти после устранения Гитлера.

Придя к убеждению о необходимости что-то предпринять против Гитлера, он стал делать самостоятельные шаги в этом направлении. Во время многочисленных служебных поездок во второй половине 1942 г. он искал контактов с единомышленниками, которых, естественно, надо было сначала найти. Но прежде всего Штауффенберг хотел установить, насколько генералы и фельдмаршалы готовы пойти против Гитлера. Во всяком случае, ему представлялось, что Гитлер должен быть отстранён от власти путём акции, сплочённо предпринятой высшими военачальниками, особенно командующими групп армий, примерно так, как этого ещё в 1938 г. требовал Бек. Однако фельдмаршалы, даже если Штауффенбергу и удавалось заводить с ними речь об этом, высказывали своё отрицательное отношение к его взглядам.

Бывший генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн сообщает об одном таком разговоре со Штауффенбергом: «Я