– Прости, но это какая-то чепуха! – сказала Элла.

– Почему чепуха? Все-таки есть такая возможность.

– Очень маловероятно.

– Тогда, значит, они перепутали ее с другим ребенком, а теперь не хотят этого признавать. Точно так же, как отказываются признавать свою вину, когда допустили какую-то ошибку при операции. Или поставили неправильный диагноз.

Элла энергично помотала головой:

– Я поспрашивала. На отделении не было в то время другого ребенка такого же возраста. Ни одного дня.

Карла оторвалась от фотографий:

– Ты поспрашивала кого-то? Когда?

– В первые два-три дня после того, как тебе принесли чужого ребенка.

– Почему ты мне никогда об этом не говорила?

– Потому что не знала, как ко всему этому отнестись.

– Потому что ты мне не поверила, – поправила ее Карла.

Элла кивнула:

– Я донимала врачей и сестер разными вопросами. И, судя по тому, что услышала, мне кажется маловероятным, чтобы тебе отдали чужого ребенка.

– Маловероятным? Но ты же сама видишь, что ребенок не тот.

– Давай еще раз прокрутим все варианты. Если там, в больнице, как ты считаешь, скрывают, что нечаянно перепутали Фелиситу с ребенком другой женщины, то как же та, другая мать? Она ведь тоже должна была заметить, что у нее чужой ребенок. И всеми силами постараться вернуть свою дочку.

Карла и сама уже об этом думала.

– Вот потому я и говорю, что это, наверное, сирота.

– Нельзя же вот так взять и забрать ребенка из детского дома!

– Может быть, один из врачей был знаком с кем-то, кто там работает, посвятил его в свой замысел, и они подменили ребенка.

– Ладно, положим. В этом случае я попытаюсь выяснить, не было ли в сентябре семьдесят восьмого года случая пропажи или смерти шестимесячного младенца.

Карла медленно кивнула:

– Спасибо.

– Но у тебя есть еще какой-то вариант.

– А что, если действительно есть мать, которая хотела избавиться от своего ребенка? Сделать то, что они приписывают мне. Эта мать знала, что Флисс больна. Она не хотела, чтобы у нее был больной ребенок, и поменяла его на здорового.

Элла посмотрела на Карлу с изумлением:

– Но тогда все ее окружение должно было что-то об этом узнать. Родственники, друзья. Они же видели, что ребенок внезапно изменился.

– Может быть, ее ребенок тоже находился в изоляции, как Фелисита? – предположила Карла.

– И тогда она заходит наудачу в первую попавшуюся больницу и обменивает детей? Какова вероятность того, что в больнице ей подвернется младенец того же возраста и пола?

– Может быть, она его давно уже подыскивала?

– Если бы какая-то женщина с младенцем на руках забрела в больницу и стала по ней расхаживать, заглядывая в отделение для новорожденных, на нее наверняка обратили бы внимание.

– Я знаю, как было дело! – воскликнула Карла. – Это могла сделать одна из медицинских сестер или женщина-врач! Подумай сама! Дома больной ребенок, ее мучает страх. На работе каждый день проходят перед глазами больные, и она не желает, чтобы у нее была дочка-инвалид. Поэтому она дожидается подходящего случая, когда в больнице окажется девочка такого же возраста, и осуществляет подмену.

– Признаю, что это звучит логично и убедительно. Но какая мать так поступит?

Карла пожала плечами:

– Я слышала, что при помощи этого нового метода обследования – ну как же его там? ультразвук! – что при помощи ультразвука можно определить не только пол младенца, но и узнать, нет ли у него отклонений или болезней, ведущих к инвалидности. Теперь родители будущего ребенка гораздо лучше подготовлены к тому, что их ждет. Ты же знаешь, что делается с некоторыми, даже когда их просто не устраивает пол ребенка. Сколько раз приходилось слышать, как отцы рыдают от отчаяния, если окажется, что не получилось родить сына.

Элла покачала головой:

– Не понимаю, к чему ты ведешь.

– Когда я была беременна Фелиситой, никому даже в голову не пришло отправлять меня в больницу, чтобы сделать ультразвуковой снимок будущего ребенка. Эта женщина вынашивала ребенка одновременно со мной. Она тоже не знала, что ее ждет. Только после рождения выяснилось, что ее ребенок болен.

– Погоди! – прервала ее Элла. – На ультразвуковом изображении можно было увидеть, что у Флисс прогерия?

Карла пожала плечами:

– Кто же это знает?

– Нет, – решительно заявила Элла. – Я с тех пор тоже поднаторела в этом вопросе. Я вычитала, что первые признаки прогерии проявляются не ранее шестимесячного возраста.

Карла застонала:

– Но почему иначе мать решилась бы на подмену?

– Мы же не можем быть уверены в том, что какая-то женщина нарочно…

– Ну а как еще это могло бы произойти? Чем дольше я над этим думаю, тем более логичным мне кажется такое объяснение. Эта женщина наверняка знала, что Флисс – больной ребенок. У нее был доступ в грудничковое отделение, и она была в курсе, когда там появился младенец того же возраста. Тогда она и подменила ребенка.

– То есть нам остается только выяснить, у кого из женщин-врачей или медицинских сестер…

– Или женатых докторов, или родных сестер кого-то из медперсонала, или золовок…

– …есть ребенок того же возраста, что и Флисс.

Карла почувствовала, как на глаза у нее наворачиваются слезы. Как просто все кажется сейчас!

– Спасибо, – тихо сказала она Элле и заплакала, не в силах больше сдерживаться.

То, что случилось с Фелиситой, было так очевидно, так просто, что всякий должен был это признать. Ее дочь цела и невредима и живет у другой женщины. Она не умерла, как опасалась Карла в самые мрачные часы; девочку подменили, подбросив ей сироту. А дочь жива. Найти эту женщину будет нетрудно, так как у нее должна быть прямая связь с больницей. Элла поможет, и, вероятно, уже через несколько дней Карла обнимет Фелиситу. Всем придется извиняться перед Карлой, включая Фредерика, этого негодяя.