Или наоборот, если бы Америка узнала правду, узнала, через что прошел и каково было Джону Фицджеральду Кеннеди в действительности, знай все о том, сколько боли испытал и какими усилиями ему удавалось держаться на плаву, даже у его убийц не поднялась бы рука совершить преступление.

Потому что был другой Джек Кеннеди, тот, какого не знали и не могли знать СМИ, которого даже близкие друзья не все знали.

Я понимаю, что не стоило бы все это вытаскивать на свет, одна надежда – когда откровения будут опубликованы, все уже и без меня станет известно.

Словно оправдываюсь, чтобы не подумали, что ничего не знала? Ведь это преступление, настоящее преступление. Нужно было еще во время предвыборной кампании вслух заявить, что Джон Кеннеди болен настолько, что не вправе претендовать на пост президента.

Но как я могла это сделать, как?!

В день инаугурации я просто испугалась. Нет, не нашей лжи, ее уже не исправить, а того, на что Джек обрекает себя, принося присягу как президент.

Гражданин США Джек Фицджеральд Кеннеди мог болеть сколько угодно и чем угодно.

Сенатор Джон Кеннеди уже вынужден скрывать большинство своих недугов от избирателей, даже находясь от них довольно далеко в Вашингтоне.

Кандидат в президенты Соединенных Штатов не мог позволить избирателям даже заподозрить, что болен, потому что проиграл бы сразу.

Президент Соединенных Штатов не имел права болеть никакими застарелыми болезнями. Если вспомнить о том, что работать предстояло по 16 часов в сутки и постоянно находиться под объективами камер и пристальным вниманием множества соперников и даже открытых врагов, а любая ложь чревата импичментом, то можно лишь ужаснуться решимости Джека принять на себя такой груз.

Если бы американцы только заподозрили, сколькими и какими болезнями страдает (и давно!) их вновь избранный президент, что он практически инвалид, костыли которого стоят за дверью, а самостоятельно встать с кресла не всегда получается, они отозвали бы свои голоса немедленно.

Или наоборот, отдали за него даже те, у кого сама фамилия Кеннеди вызывает зубовный скрежет.

Они не знали, но мы-то знали!

Разговор с Джозефом Кеннеди состоялся перед днем выборов, когда еще можно было что-то предпринять.

Вдруг осознав, что мы сами обрекаем Джека на настоящий кошмар, что вместо того, чтобы защищать любимого человека, удерживать его от шага в пропасть, усиленно к этой пропасти подталкиваем, я запаниковала. Но даже не представляла, как и кому могла бы объяснить свое состояние, передать свои мысли.

Джек был привычно занят собой и своими проблемами, я для него существовала только в качестве приложения, ни советоваться с которым, ни даже замечать не полагалось. Мое дело присутствовать на встречах, пока позволяет состояние, мило улыбаться и изображать идеальную жену рядом с идеальным мужем.

Мое состояние заметил Джозеф Кеннеди. Он тоже мог бы не обращать внимания, но по отношению ко мне Джозеф всегда был более внимательным и даже предупредительным, чем Джек. Он словно старался стать моим наставником взамен умершего отца.

Джозеф заставил меня сказать, в чем дело. Выслушал спокойно, но нахмурился. Вздохнул:

– Вы прошли такой путь! Мы все прошли такой путь, столько преодолели, столько испытали, и сейчас в шаге от победы ты хочешь все разрушить? Хочешь перечеркнуть усилия стольких людей? Я не буду сейчас напоминать, как тебе самой хочется стать хозяйкой Белого дома и о том, что ты в шаге от этого. Я напомню о другом: ты прекрасно знаешь, что Джек вытерпел, что перенес на этом пути, знаешь, как ему досталось, знаешь, что у любого другого кандидата будет еще возможность попробовать хотя бы через четыре года. У любого, Джеки, но не у Джека!

– Но он не выдержит! Джек просто не выдержит нагрузки и погибнет! – у меня почти началась истерика, я вдруг осознала, какой груз взваливает на свои плечи Джек, вернее, какой груз на него взваливаем все мы сообща.

– А ты его спроси. И Джек тебе скажет, что для него лучше умереть президентом, чем на больничной кровати, остановившись в шаге от Белого дома! Дай ему осуществить его мечту.

– Это ваша мечта, ваша, а не его! Это вы заставили Джека стать сенатором, а потом баллотироваться в президенты. Он сам не мечтал стать политиком, он хотел писать книги! Из Джека получился бы хороший писатель…

Я была в отчаянье, почти в истерике, кричала на человека, на которого раньше не только повысить голос – не решалась бросить резкий взгляд. Просто мне стало страшно. Нет, не из-за обмана избирателей, не из-за нарушения закона, даже не из-за того, что могла рухнуть мечта клана Кеннеди. Страшно за самого Джека, который ради исполнения этой мечты был готов погибнуть.

– Эта мечта давно стала его мечтой, Джеки, – свекор возразил на удивление спокойно. – Джек прекрасно понимает, что долго не проживет, что его век ограничен. Он попробовал уже многое в жизни, столь многое, что дальше некуда, остался только Белый дом. И его право уйти из жизни, покорив эту вершину. И ты не имеешь права вставать на пути, когда на вершину осталось только шагнуть и развевающийся флаг уже в руках.

– Но он не выдержит, Джек погибнет от перегрузок! – снова возопила я.

– Значит, умрет президентом! – отрезал Джозеф и был прав.

Теперь, по прошествии стольких лет я понимаю, что прав. Отнять у Джека возможность занять президентское кресло значило отнять саму жизнь.

Я вспомнила наш первый серьезный разлад. Если бы тогда Джозеф или сам Джек удосужились объяснить мне, что главное в жизни мужа, первые годы супружества сложились бы иначе, а возможно, и наши отношения с Джеком тоже.

Но проблемы со здоровьем, вернее, его отсутствием у Джека от моего понимания никуда не делись, не испарились, напротив, с каждым днем ему все трудней давались самые простые движения, все чаще приходилось принимать обезболивающие препараты, потому что давала о себе знать спина. А ему следовало улыбаться и скрывать свое состояние.

Скрывать было что.

После гибели Джека я не раз задумывалась, правы ли врачи, подписавшие заявление о здоровье кандидата в президенты. Не потому, что это было нарушением закона и могло привести к судебному преследованию, а потому что позволяло очень больному человеку работать с неимоверной нагрузкой.

Наверное, я была хорошей первой леди, об этом писали и говорили немало, но я была плохой женой. Хорошая жена должна была сделать все, чтобы таких нагрузок не случилось, чтобы Джек мог лечиться, а не проводить целые дни, выступая на встречах, собраниях, съездах, чтобы мог отдыхать, а не сидеть сутками в кабинете, даже Овальном, из-за мирового кризиса, чтобы он мог восстанавливать здоровье, а не лететь на другой континент с визитом…