- Нет, Кер. - Рэй терпеливо проводит по ее хрупким плечикам ладонями, стягивая ткань вниз, - давая я. Мне виднее. И опыта у меня побольше, ты же понимаешь?

- Да... Да...

Керри больше не противится, и Рэй снимает куртку, отбрасывает в сторону изорванную толстовку, аккуратно ведет смоченной в воде тканью по телу, убирая кровь и грязь. Керри смотрит на него, непроизвольно подаваясь навстречу каждому движению.

- Рэй, - отчего-то шепчет она, - Рэй, кто это такие? Что ты им пообещал за меня? Как ты меня так быстро нашел?

Рэй приподнимается на коленях, легко укладывает ее спиной на диван, наклоняется сверху. Керри лежит, прикрывая грудь тонкими пальчиками. Ее губы, припухшие и нежные, возбуждают. Он понимает, что нельзя. Что ей больно, что она только что чуть не пережила насилие. Он все понимает. Как и то, что он - последний скот, раз вообще о таком думает. Поэтому Рэй отворачивается, пряча безумие взгляда, и говорит глухо:

- Неважно, Кер. Главное, что они тебя больше не тронут.

Он смачивает опять тряпку в чашке с водой, ведет по ее запрокинутому лицу, очерчивая линию скул. Руки его дрожат.

Он решает, что, пожалуй, хватит, и тянется за пледом, собираясь укрыть Керри. Но на полпути она перехватывает его руку и кладет на свою голую грудь.

- Поцелуй меня, Рэй, - просит она.

Рэй смотрит в ее огромные глаза, не подозревая, что в его зрачках отражается ее безумие.

Керри смотрит на склонившегося к ней Рэя, на его напряженное лицо, серьезные, нечитаемые совершенно глаза и отчаянно боится. Того, что он ей откажет сейчас. Просто молча укроет пледом и уйдет.

Ей нужно, до боли, до зуда по всей коже необходимы его прикосновения! Именно теперь!

И она хотела в душ? Одна? Дура!

Никакой душ не заменит осторожные касания его рук, нежные и уверенные. Она только сейчас начинает осознавать произошедшее, словно до этого момента заморозилась и так и провела эти несколько кошмарных часов. Во льду.

И прикосновения Рэя дарят желанную боль. Керри никогда не мерзла до такой степени, чтоб покалывало пальцы, но читала об этом. Русская литература, да. Толстой. Достоевский. У них там, в России, холодно. Настолько, что люди могут замерзнуть на улице. И в одной из книг она прочитала однажды ощущения человека, приходящего с ужасного мороза и отогревающего пальцы возле русской печи. Там у рассказчика кололо пальцы изнутри. Они ныли и болели. Но это была сладкая, нужная боль. Обозначающая, что жизнь возвращается в заледеневшие конечности.

И сейчас Керри кажется, что она так же с мороза пришла в теплое помещение. И касается горячего. От ладоней Рэя идет жар. От его глаз идет жар. И тело колет. Везде. Там, где он касается. И там, где ей хочется, чтоб коснулся. Где необходимо, так необходимо сейчас! И, если он прекратит это делать, Керри не отогреется. Умрет от обморожения.

Она что-то спрашивает у него. Неважное. Что-то неважное. И не ждет ответа. Вернее, ждет, но не такого.

- Поцелуй меня, Рэй, - просит она, перехватывая его ладонь и бесстыдно укладывая на свою грудь. - Поцелуй, прошу.

И сглатывает мучительно, когда он замирает. Словно решая, что делать дальше. Подчиниться ее просьбе? Отстраниться?

Ей нужно первое.

И поэтому она медленно, не отрывая от него взгляда, скользит пальчиками по животу, вниз, расстегивает болты на джинсах, один за одним. И дотрагивается до себя там. Где холодно. Где нужно его прикосновение. Его пальцы.

Он следит за ее движениями, зрачки расширяются все сильнее и сильнее, словно не веря в то, что происходит. А потом...

Потом его ладонь накрывает ее пальцы , уже забравшиеся в джинсы, а вторая сжимает грудь. Больно. Это больно. Но Керри чувствует, как живительное тепло распространяется по телу, толчками. Она выгибается и стонет. И глаз не отрывает от него.

А дальше Рэй срывается. Джинсы летят в сторону, и Керри стонет и всхлипывает от тяжести его тела на себе, острой и желанной. От поцелуев, несдержанных, как и он сам, грубых и жестоких. Он, как всегда, не думает о ней. А не надо! Ей не надо! Он кусает в шею, вгрызается, словно сожрать хочет, поглотить целиком, одновременно с укусами толчком врываясь в нее, сразу беря жестокий темп, от которого ноги Керри, закинутые на плечи Рэя, сотрясаются и подпрыгивают. Это не секс. Это вообще не секс. Это лечение. А лечение не всегда бывает приятным. Но всегда необходимым.

И Керри только прижимается крепче, только закусывает губу от очередного болезненного движения, от того, как сильно он сжимает ее, как целует-кусает, как смотрит.

Рэй каждым своим движением заставляет ее забыть о чужих, мерзких прикосновениях, гадостных поцелуях, отвратительных словах. Он заменяет эти воспоминания другими, вытесняет то, что произошло, новыми впечатлениями, более острыми, более горячими. Нужными. Правильными.

И Керри ощущает себя так, словно всем телом прислонилась к той самой пресловутой русской печи, которую она, наверно, никогда в жизни не увидит. Но ей и не надо. Рэй - ее источник тепла. Источник жизни.

Он не отпускает ее долго, очень долго. И губы ее, искусанные и саднящие, раскрываются в болезненной необходимости воздуха. Рэй приникает к ним, даря ей вместо воздуха себя. Заменяя. И Керри только плачет благодарно. И оргазм совсем не похож на то, что бывало раньше. Нет. Это не взрыв. Это не мягкий сладкий водоворот. Это срывание с раны присохшей повязки. Это боль, пронизывающая все тело. С невозможным, умопомрачительным освобождением в финале. Керри кричит от боли и удовольствия, плачет, сжимая свое единственное лекарство так сильно, что он кончает следом, обнимая с такой страстью, словно она - самое главное в его жизни. То, ради кого стоит вообще жить.

Они еще какое-то время лежат, не в силах оторваться друг от друга, не в силах понять, что произошло, настолько это другое, настолько это... Сокровенное?

Да, наверно. Это слово кажется Керри правильным. Именно так она и думает перед тем, как упасть в пропасть сна, больше похожего на обморок.

Она уверена, что Рэй ей расскажет все потом, когда у них обоих будут на это силы. И они вместе найдут выход из ситуации.

Она спит и не слышит, как Рэй ходит по мастерской, как собирает разбросанные вещи, как раскладывает диван и ложится рядом с ней, обнимая так сильно, что кости хрустят. Ей хорошо во сне. Она чувствует его запах, и ей спокойно.

Керри ничего не снится, никаких кошмаров. Словно то, что произошло этим ужасным утром, стерлось из жизни, из памяти. Смылось водой. Рэй подарил ей новые воспоминания.

Вечером она просыпается от запаха пиццы. Болезненно морщится от тянущего ощущения в промежности и садится на диване. Рэй готовит кофе. Он молчалив, только улыбается ей спокойно и немного печально. Улыбающийся Уокер - это зрелище. Она наслаждается им.