На этом спасения закончились. Теперь вылавливались только мертвецы. Младенцы, ножками вверх. В конце концов море над этой братской могилой успокоилось.

Я могу назвать цифры, но они неверны. Все очень приблизительны. Впрочем, цифры мало о чем говорят. Они в принципе противоречивы. Числа со множеством нулей вообще не укладываются в голове. Подсчитанное количество тех, кто находился на борту «Вильгельма Густлоффа», колебалось на протяжении десятилетий от шести тысяч шестисот до десяти тысяч шестисот человек; количество уцелевших также постоянно корректировалось: вначале говорилось о девяти сотнях, под конец о тысяче двухстах тридцати девяти спасенных. Без надежды на ответ можно задаться вопросом: жизнью больше или меньше, что это значит?

Да, погибли преимущественно женщины и дети; в неприлично очевидном большинстве спаслись мужчины, в том числе все четыре капитана. Петерсен, умерший вскоре после войны, первым позаботился о себе. Цан, ставший в мирные времена предпринимателем, потерял только своего пса Хассана. Ни в какое сравнение с примерно пятью тысячами утонувших, замерзших, затоптанных на трапах детей не идет количество рождений, зарегистрированных непосредственно до и сразу после катастрофы; меня вообще не надо брать в расчет.

Большинство уцелевших было высажено на берег в Заснице на острове Рюген, в Кольберге и Свинемюнде. В пути умерло немало из тех немногих, кто был спасен. Некоторое количество уцелевших и погибших было возвращено в Готенхафен, где оставшимся в живых пришлось дожидаться новых транспортных судов. Бои за Данциг шли с конца февраля, город горел, истекал потоками беженцев, которые до последней возможности заполняли пароходы, паромные баржи и рыбацкие катера, отходящие от причалов.

Миноносец «Лёве» прибыл в порт Кольберга ранним утром 31 января. Вместе с матерью, которая несла на руках запеленутого младенца, на берег сошел Хайнц Кёлер. Один из четырех переругавшихся капитанов затонувшего лайнера, он — едва война закончилась — свел счеты с жизнью.

Больных, ослабевших, всех, у кого были обморожены ноги, увезли санитарные машины. Характерно, что мать причислила себя к тем, кто мог передвигаться самостоятельно. Каждый раз, когда в ее бесконечной истории дело доходило до эпизода с первым сошествием на берег, она говорила: «А ведь я почти босой была, в одних чулках, пока какая-то старуха, тоже беженка, не отдала мне из своего чемодана пару ботинок. Сидела она на телеге у обочины, даже не догадываясь, кто мы и что нам довелось пережить…»

Похоже, так оно и было. О гибели любимого лайнера из флотилии СЧР в Рейхе не сообщалось. Такие сообщения могли подорвать у населения стойкость духа. Ходили только слухи. Однако и у советского Главного командования нашлись какие-то причины не упоминать в ежедневных сводках об операциях Краснознаменного Балтийского флота про успех подлодки С-13 и ее командира.

Говорят, вернувшись в порт Турку, Александр Маринеско был весьма разочарован тем, что ему не устроили встречи, достойной героя, хотя за время последнего боевого похода он потопил двумя торпедами еще один корабль — бывший океанский лайнер «Генерал фон Штойбен». Атака кормовыми аппаратами состоялась 10 февраля. Корабль водоизмещением в пятнадцать тысяч тонн, имевший на борту около тысячи беженцев и двух тысяч раненых — опять эти округленные цифры, — шел из Пиллау. Он затонул за семь минут, погружаясь носом. Спаслись примерно три сотни человек. Часть тяжелораненых лежали тесными рядами на верхней палубе быстро тонущего корабля. Вместе с койками они просто выпали за борт. Атака производилась с глубины боевого порядка с выдвинутым перископом.

Тем не менее Главное командование Краснознаменного Балтийского флота не спешило представить командира, добившегося двух замечательных побед и вернувшегося на своей подлодке на базу, к званию Героя Советского Союза. Оно медлило. Командир и экипаж напрасно ждали традиционного в таких случаях банкета с жареным поросенком и большим количеством водки, а война тем временем шла на всех фронтах дальше, приближаясь на померанском участке к Кольбергу. Поначалу мать и я оставались там, получив пристанище в школе, о которой мать вспоминала позднее, выражаясь так, как говорили в Лангфуре: «Там хоть тепло было. А крышка от дряхлой парты стала твоей первой люлькой. Я даже думала: вот как рано у меня сынок за учебу взялся…»

От артиллерийских обстрелов школа перестала быть пригодной для жилья, поэтому мы переселились в казематы. Город Кольберг имел историческую славу стойкой крепости. Со своих валов и бастионов он давал отпор войскам Наполеона, что натолкнуло Министерство пропаганды на идею создать на студии «Уфа» героический фильм под названием «Кольберг»[27]с Генрихом Георге и с другими кинозвездами. Этот цветной фильм демонстрировался во всех уцелевших от бомбежек кинотеатрах Рейха: геройское противостояние превосходящим силам противника.

Теперь, в конце февраля, история Кольберга повторилась. Вскоре сам город, порт, морской курорт были окружены частями Красной армии и польской дивизией. Под сильным артиллерийским огнем началась эвакуация морем гражданского населения города и заполонивших его беженцев. Опять жуткая давка на всех причалах. Мать же категорически отказалась подниматься на борт какого бы то ни было корабля. «Меня бы тогда ни на одну посудину даже палкой не загнали…» — говорила она, когда кто-нибудь интересовался, как она выбралась из осажденного и горящего города с ребенком на руках. «Ну, щелочка-то всегда найдется», — отвечала она. Во всяком случае, и позднее, например во время бригадных вылазок на Шверинское озеро, она никогда не плавала на кораблях.

В середине марта мать с рюкзаком за спиной и со мною на руках пробралась через русские позиции, но возможно, что русские патрули и сторожевые посты проявляли сочувствие несчастной молодой женщине с грудным младенцем и просто давали нам уйти. Если я и называю себя на период нашего вторичного бегства грудным младенцем, то это верно не совсем: груди у матери были пустыми. Молока у нее не было. На миноносце выручила роженица из Восточной Пруссии, у которой молока оказалось больше чем достаточно. Затем помогла беженка, потерявшая в пути ребенка. Да и потом, пока мы находились в бегах и позднее, меня всегда кормили чужие груди.

К этому времени все города на померанском побережье были уже либо заняты противником, либо это вот-вот должно было произойти: Штеттин попал в окружение, Свинемюнде еще держался. Дальше на восток все города уже сдались: Данциг, Сопот, Готенхафен. Части советской Второй армии отрезали полуостров Хела; западнее, на Одере, уже шли бои за Кюстрин. А Кобленц, находящийся на слиянии Рейна и Мозеля, захватили американцы. В конце концов союзные войска перешли по мосту Ремагена на правый берег Рейна. На Восточном фронте группа армий «Центр» сообщала, что в Силезии некоторые участки удалось вернуть, однако положение крепости Бреслау[28]становилось все более критическим. К тому же не прекращались налеты американских и английских бомбардировочных соединений на крупные и средние города. Еще дымились, к радости английского маршала ВВС Хэрриса[29], руины Дрездена, а бомбы уже падали на Берлин, Регенсбург, Бохум, Вупперталь… Целями налетов неоднократно становились плотины водохранилищ. И всюду, превращая «натиск на Восток» в «натиск на Запад», шли беженцы, которые, собственно, не знали толком, куда им идти.