Море отступает, и она снова говорит по телефону с Арнольдом. Она вспоминает упрек. Мне неприятно, что ты об этом спросила.

О чем она спросила?

В какой-то момент разговора он сказал, что мог бы работать в Вашингтоне, не переезжая туда с ними. Пусть она с детьми остается в Чикаго, а он бы прилетал домой на выходные. Она вспоминает по ассоциации: работать не переезжая — это значит, что он будет жить на два дома, а это подразумевает…

Был там какой-то вопрос, за который он ее упрекнул. Он спросил, почему она интересуется, и она что-то ответила. Это его не удовлетворило, он стал допытываться, она дала отпор, и он сказал: «Ты спрашиваешь про Линвуд».

«Я про нее не спрашивала», — сказала она.

Она услышала его недовольный вдох. «Ты спросила. Так я отвечу. Еще ничего не решено. Это — удача, а у нее в Вашингтоне сестра. Я думал, ты понимаешь. Мне неприятно, что ты об этом спросила».

Ему неприятно, что она об этом спросила.

Остается одно — бросить это обратно в море. Назад к Тони, стремающему бедных холостячек. Она думает, сочинил ли Эдвард скорбь Тони, вообразив, что бы он чувствовал, случись что-нибудь со Стефани, так или нет?

Ночные животные 14

Когда Тони днем вернулся домой, в почтовом ящике было извещение из полиции, пожалуйста, позвоните.

— Пожалуйста, позвоните? — сказала женщина. — Посмотрим. Гастингс — это вы? Андес Пенсильвания, позвоните незамедлительно. Оно?

Возможно.

— Я не знаю, кому вам надо звонить в Андесе.

— Андес — это человек.

Он набрал номер, и ему ответил некто по фамилии Маскакс, который сказал:

— Андеса нету.

Он попросил передать, что звонил, и поспешил в пиццерию, чтобы вернуться к восьми. Перезвонили без опоздания.

— Гастингс? Я вас три дня застать не могу.

— Я уезжал на Рождество в Нью-Йорк. Навестил сестру.

— Вояж, да? А теперь вам придется совершить еще один.

— Что?

— Мне надо, чтобы вы завтра прилетели в Олбани, там встретимся.

— Зачем?

— Хорошая новость.

— Завтра?

— Мы все оплатим. Рейс дневной, встретимся в аэропорту.

— У меня завтра занятие.

— Отмените.

— А в чем дело?

— Просто хочу, чтобы вы кое на кого посмотрели.

— Чтобы опознать?

— Есть такая мысль.

— Это — хорошая новость?

— Возможно.

— Вы думаете, это они?

— Я ничего не думаю, Тони, пока вы мне не скажете, что думать.

— Как вы их поймали?

— Не могу сказать. Потом скажу.

Тони залихорадило: Рэй, Лу и Турок, лицом к лицу.

— У меня завтра занятие. Важное.

— Что, важнее этого?

— Я узнаю, сможет ли кто-нибудь меня подменить.

— Вот, другое дело. Значит, так. Позвоните в «Ю-Эс-Эйр», зарегистрируйтесь. Билет мы вам заказали. Туда утром, обратно тем же вечером, день на все про все. Я буду на машине и вас встречу. По первому разряду, правда?

Тони Гастингс полетел в Олбани. Он глядел в окошко на гладкое молочное небо и все сильнее боялся. Стюардесса принесла ему имбирного эля и пакетик орешков. Он жевал, мысленно проговаривая идею мести, напоминая себе о том, ради чего все это. Справедливость, воздаяние, поставить точку. Чувство, которого ждал от него Бобби Андес. Он должен быть рад увидеть их в наручниках, посмотреть им в глаза и сказать: «Теперь ваша очередь».

Они тоже будут смотреть ему в глаза. Не этого ли он боится? Попытайся вспомнить. Он так часто прогонял эту сцену, столько раз проигрывал ее, — картина покрылась пятнами, краски поблекли, вкус и острота ощущения выхолостились. Но он летел обратно к этому, к этим самым минутам. Старайся, ты должен вспомнить.

У мужчины через проход была черная борода. Еще на нем был костюм с галстуком, а на колене — блокнот. Если не считать одежды, он был похож на Лу. Сзади сидел мужчина в очках и с портфелем, похожий на Турка. У мужчины в комбинезоне и наушниках на летном поле в Питсбурге было треугольное лицо и зубы не помещались во рту, как у Рэя.

Они будут смотреть на тебя, но чего тебе бояться? Они будут под стражей, под надзором. Бобби Андес о тебе позаботится.

Выходя по «гармошке» из самолета, Тони Гастингс думал, узнает ли он Бобби Андеса.

Бобби Андес помнился ему низким, с большой головой и гладкими лоснящимися щеками с черными перчинками. Он понял, что навстречу ему идет Андес не потому, что узнал его, а потому, что Андес должен был его встречать. Незнакомый, — кроме глаз, — быстро перестал быть незнакомым, Тони вспомнил эти глаза и полные губы, и оказалось, что действительности не соответствует не человек, а его упрощенный портрет в голове у Тони. Еще через несколько секунд, когда они шли по длинным проходам к выходу, упрощенный портрет исчез, не-узнавание улетучилось.

— Мы едем в Эйджекс, — сказал Андес. — Это в двадцати милях. Встреча в два. Не займет и пяти минут. Потом можете лететь домой.

— Вы хотите, чтобы я их опознал?

— Просто скажите, узнаете ли кого-нибудь. Если узнаете, можете написать заявление.

— Все трое у вас?

— Не важно, что у нас. Просто скажите, кого узнаете.

— Как вы их поймали? Отпечатки пальцев?

— Не важно, говорю. После пожалуйста. А пока никак.

Они ехали от города по скоростной двухполосной дороге среди полей. Эйджекс был фабричный городок на реке. Они подъехали к старому кирпичному зданию с бетонными колонами. Поднялись по старой лестнице под немытым окном. В комнате был высокий седой мужчина с изношенным лицом. Бобби Андес представил их.

— Капитан Ванеско, Тони Гастингс.

Капитан Ванеско был вежлив. Они сели за стол.

— Лейтенант Андес рассказал мне о нашем деле, — сказал он. — Вы видите в этих людях угрозу для себя? Есть причина, по которой вы можете не решиться на кого-нибудь из них указать?

Вообще-то… Но Тони постыдился и сказал:

— Нет.

Ванеско сказал:

— Люди, которые нас интересуют, арестованы. Если вы их опознаете, их не выпустят.

Бобби Андес сказал:

— Слушайте, Тони, ваши показания адски важны. Вы это понимаете?

— Да.

— Больше у нас почти ничего нет. Вы это понимаете?

Ванеско сказал:

— Не все, кого вы увидите, — подозреваемые. Мы это делаем, чтобы подозреваемых хорошенько тряхануло. Если вы сможете их отличить, это поможет следствию.