– Я вас слушал, – возразил Пол. – Просто в тот вечер мозги у меня были слегка набекрень. Надеюсь, можно не напоминать вам про обстоятельства нашего знакомства?

– Признавайтесь, чем вы так огорчены!

Пол достал из кармана лист бумаги и дал ей.

– Я получил это вчера вечером.

Миа остановилась, чтобы прочесть написанное.

«Дорогой Пол,

я счастлива, что ты приедешь в Сеул, хотя у нас не будет возможности быть вместе столько, сколько мне хотелось бы. Книжная ярмарка накладывает на меня профессиональные обязанности, от которых я не могу уклониться. Ты будешь приятно удивлен приемом, который тебе окажут твои читатели. Ты нужен им гораздо больше, чем я. Ты здесь знаменитость, тебя ждут с нетерпением. Готовься, ты будешь нарасхват. А я постараюсь выкроить время и показать тебе мой город, если твой издатель нас отпустит…

Я бы с радостью поселила тебя у себя, но это невозможно. Я живу в одном доме с родителями, и отец – человек строгих правил. Мужчина, ночующий у его дочери, – это недопустимое для него нарушение правил приличия. Догадываюсь, что ты будешь разочарован, разделяю твои чувства, но, пойми, нравы и традиции здесь не такие, как в Париже.

С радостью жду встречи.

Счастливого пути!

Твоя любимая переводчица

Кионг».

– Довольно прохладно, – согласилась Миа, отдавая ему письмо.

– Просто лед!

– Не надо преувеличивать. Попробуйте прочесть между строк. Ее письмо кажется мне очень целомудренным.

– Когда она бывает в Париже, я бы не назвал ее целомудренной.

– Там вы будете у нее, это совсем другое дело.

– Вы женщина, должны читать между строк лучше меня. Любит она меня или нет?

– Уверена, что любит.

– Тогда почему бы не написать об этом? Так трудно в этом признаться?

– Целомудрие мешает…

– Когда вы любите мужчину, вы ему об этом говорите?

– Необязательно.

– Что же вам мешает?

– Страх! – выпалила Миа.

– Страх чего?

– Страх напугать.

– Как все это сложно! Что же делать, когда любишь: говорить или не говорить?

– Лучше немного подождать.

– Чего ждать? Пока не станет поздно?

– Чтобы не оказалось рано.

– Как понять, что наступил момент открыть правду?

– Думаю, когда будете уверены.

– А вы были уверены?

– Да, так и произошло.

– И вы признались ему в любви?

– И это тоже.

– Он тоже признался вам в любви?

– Да.

Лицо Миа омрачилось, и Пол это заметил.

– Вы только что расстались, а я так грубо напомнил вам о вашей беде. Так эгоисточно с моей стороны!

– Нет, скорее трогательно. Если бы всем мужчинам хватало смелости показывать, что и они уязвимы, от этого очень многое изменилось бы.

– Думаете, мне надо ей ответить?

– Я думаю, что вы скоро увидитесь, и при личном общении она не устоит перед вашим обаянием.

– Вы ведь надо мной насмехаетесь? Знаю, я смешон.

– Вовсе нет, вы откровенны. Не смейте меняться!

– Как насчет вафель с «Нутеллой»?

– Я не против, – согласилась Миа со вздохом.

Пол подвел ее к киоску, купил две порции вафель и отдал первую Миа.

– Если бы он вернулся, – заговорил он с набитым ртом, – если бы попросил прощения, вы бы дали ему второй шанс?

– Даже не представляю!

– Он не звонил вам с тех пор, как…

– Нет! – перебила его Миа.

– Вон там фонтан, в котором дети пускают кораблики, но детей у нас нет, а вон там предлагают покататься на ослике – не желаете?

– Честно говоря, не очень.

– Отлично, ослов с меня и так хватает. Там теннисные корты, но в теннис мы не играем. Кажется, все. Идемте, мне осточертел этот сад и целующиеся парочки.

Пол вывел Миа на улицу Вожирар, потом они спустились по улице Бонапарта и дошли до площади Сен-Сюльпис, где раскинулся блошиный рынок.

Они долго бродили среди рядов, пока не остановились у одного из прилавков.

– Симпатичные, – сказала Миа, глядя на старинные часы.

– Да, но суеверие помешало бы мне носить предмет, принадлежавший раньше другому человеку. Вернее, мне потребовалась бы уверенность, что этот человек был счастливчиком. Не смейтесь надо мной, я верю в память вещей. Они излучают хорошие и плохие волны.

– Неужели?

– Несколько лет назад я купил на таком вот блошином рынке хрустальное пресс-папье. Продавец утверждал, что это вещь девятнадцатого века. Я ни капли ему не поверил, но внутри пресс-папье было искусно выгравировано женское лицо. С того дня, как я сделал эту покупку, меня преследуют неприятности, попросту говоря, не жизнь, а сплошное дерьмо.

– Какого рода дерьмо?

– А вам идет время от времени произносить грубые слова.

– Как это?

– Не знаю, при вашем выговоре это звучит сексуально. Так о чем мы говорили?

– О ваших неприятностях. О сплошном дерьме.

– Нет, вам это действительно идет! Началось с прохудившегося крана, назавтра сломался компьютер, потом моя машина угодила на штрафстоянку, меня свалил грипп, в понедельник соседа снизу хватил инфаркт, а стоило мне поставить чашку с кофе на письменный стол рядом с пресс-папье, как она опрокидывалась. Наконец, у чашки отломилась ручка, и я чудом не обварился. Тут я заподозрил пресс-папье в зловещей силе. Помните, я жаловался вам на синдром пустой страницы? Так вот, это была хроническая пустота, белизна, как на вершине Килиманджаро. Потом я споткнулся о ковер, шлепнулся ничком на пол, сломал себе нос. Видели бы вы меня: весь в крови, сижу запрокинув голову, ору на всю квартиру! В итоге потерял сознание. На счастье, у одного из моих коллег-писателей обнаружился дар ясновидения. Раз в две недели ужинаем с собратьями по перу в бистро, травим байки. Кстати, пора перестать посещать эти сборища, тоска смертная! В общем, увидев мой заклеенный нос, он проявил обеспокоенность моей судьбой. Когда я поведал ему, что со мной творится со времени покупки пресс-папье, он зажмурился и спросил, не выгравировано ли на хрустале женское лицо.

– Вы ответили, что да?

– Возможно, уже не помню. Одним словом, он посоветовал поскорее избавиться от этого предмета, но, главное, постараться его не разбить, чтобы не высвободить мрачные силы.

– Вы отнесли его в мусорный контейнер? – спросила Миа, стискивая зубы, чтобы не рассмеяться.