В Коломне татарский посол дожидается. Хану не нужны мертвые данники. И ведь били уже татар: войско мурзы Тагая разгромили. А потом был позор на реке Пьяной: остановилось войско русское, – победители недавние, – сняли латы, оставили знамена, копья и щиты. Утомленные зноем, пошли ребятушки пить мед в окрестных селах. Ну и шумели так, что царевич Арапша услышал, подкрался и побил безоружных, потопил, как слепых щенков. В монастыре жил один из тех воинов, удравших за реку Пьяную. Ноне вновь кольчугу надел.

Князю не терпится: так что, отче? Сергий увещевает: не надо бы народ губить, пройдет время – Орда сама отступится от сильной Руси. Князь садится в седло: без жертвы народ рабства не запомнит!

Поднялась Русь, не остановить.

Благословил старец, когда пена от лошади к ногам упала: «Иди, ты победишь!» И все дни похода молился, затворившись в церкви.

Тронулось в путь войско великое. (И бывший детдомовец сбежал в чье-то давнее детство.) Отрок поехал в обозе.

По дороге они оставили леса родные, города большие и села малые, колокольня отзвенела на краю, поклонилась последняя береза. Начались степи бесприютные, а в них ковыль мягким саваном сулил воинам отдых скорый и вечный.

В холодных сентябрьских туманах искал отрок полевой лук и хворост для походной кухни. Охотники дичь стреляли. Только на десять верст в округе вся птица и зверь затаились: будто ждали бурю степную.

И вот оно забрезжило утро, розовой лампадкой засветилась заря. Белыми сводами клубился туман.

Ряд за рядом выступали воины на берег Непрядвы, становились, как для крестного хода. Казалось, воздуха не хватало от полотнищ тяжелых. Над князем золотой Спас: голова на черном фоне. Но лучшее знамя – горячее сердце!

На Куликовом поле сошлись две рати.

Оглядели друг друга. Самые отчаянные схлестнулись в первой сшибке. Моголы были расторопнее наших, кони их верткие, а воины легко взлетали на стременах для коварного удара. Русские рубили, как лес топором: первый взмах наотмашь, второй – будто щепу подбивая.

Потеряв поровну, зачинщики разъехались на глазах у молчаливого войска. Так быку кольцо продевают в ноздри, перед тем как поле вспахать!

Затем выехал печенег Челубей: тугие брови, глаза тетивой. Сидел гордо: вот она, сила ордынская!

От русских вызвался Пересвет, инок Сергиев. Был он в черной рясе с белым крестом на груди, с перекладиной на уровне сердца.

Моголы кричали своему: «Проткни его метку! Насади на копье!» Пересвет осенил войско русское знамением, будто во второй раз крестилась Русь. Окинул взглядом неровные ряды: крестьянские рубахи меж кольчуг и шлемов дружинников, как березовый лес с островками темных елей. Поднял копье и запел псалом: «Господи, воззвах к Тебе, услыши мя!»

В бледной вышине журавли крестили небо горестным клином. Обогнал их русский богатырь, поймал грудью копье острое…

То, что белый крест не защитил русского, моголы восприняли как свою победу. Войско Мамая ринулось вперед, чтобы наказать рабов. Были они сильней и нахрапистей.

Русские подняли Пересвета с окровавленным крестом, будто щитом укрылись от гнева небесного и, передавая тело над головами, продолжали петь «Господи, воззвах!..»

Вначале русские держались крепко. Туман всегда на стороне северян. Он мешал видеть степнякам реальную численность наших полков. Но когда туман рассеялся, моголы стали терзать наших ополченцев.

Битва стала кромешной.

На десяти верстах лилась кровь, слышались крики и стоны. Где-то по краям оврагов видели пьяных от запаха крови волков. А в средине дня стало ясно, что обе стороны будут биться до последней капли или до первого чуда.

И оно свершилось: христианский Бог воскресил полки россиян! Свежие силы ударили с тыла, и моголы не выдержали. С высокого кургана Мамай видел бегство своих воинов, которых и теперь было больше, чем победителей. Гнали их пятнадцать верст до реки Красная Меча.

Желтое, с сукровицей, небо провисло над вечерним полем. Воеводы искали князя и нашли Дмитрия под поваленным деревом, без сознания, но невредимым. Подняли героя: «Князь, ты победил!»

Усталое солнце спешилось у дальней рощи, за которой прятался засадный полк. Под красные уздцы заря вела его к темной реке, где воины поили своих коней. А наш отрок шел за телегой с лекарем, помогая отыскивать раненых.

Ночь опустилась, чтобы пощадить глаза живых. Звезды собирались в стаи, словно души погибших. Наутро разбрелись по полю, чтобы предать земле христиан. Каждый хоронил в десять раз больше, чем сразил врагов…

Засеяли россияне поле озимое. Да только не скоро дождались всходов свободы.

Колокола зазвенели по всей земле Русской! Возвращался отрок с победой, но солнце уже насквозь просвечивало ряды войска, как ветхую одежду старца Сергия…

Наступил вечер жизни. Молитва на закате становится сердцу милее.

Тем временем монастырь расширялся и богател. Вернулся старший брат Стефан. Видимо, с его слов летописец упоминает о детстве Сергия, будто бы ребенком не мог одолеть он грамоту. А Сергий улыбался по-детски, вспоминая ту встречу с монахом-чернецом, которому пожаловался на трудности учебы в школе. В этой встрече летописцы увидели какой-то знак. Намек на чудо, на скорое обращение и вразумление. Но Сергий никогда не падал с коня. Его жизнь была ровна и чиста, как течение лесного ручья.

Однажды при Стефане назвали младшего брата игуменом. Он возмутился: «Кто здесь игумен? Не я ли первым основал это место? Не мне ли под дубом велено было назвать церковь именем Святой Троицы?»

Дабы не быть распре, покинул Сергий монастырь. Подался к реке Киржач, чтобы в глухих лесах срубить новую церковку.

Брел святой плотник по Руси с котомкой на плече. А нимб свой по дороге, будто лепешку, скрошил и раздал нищим.

Много лет назад вышел он из дома отроком и теперь возвращался, улыбаясь солнышку чуть косящим взглядом.

37

За окном туманился зимний день.

Далеко в горах начиналась метель. Снежные волны шли друг на друга, сталкивались, клубились и отступали на время. Еще проглядывало солнце, словно впопыхах осматривая землю: все ли спряталось от надвигающейся бури, все ли вернулись домой.

Сквозь вой ветра послышался скрип лыж. На крыльце топот обледеневших ботинок.

Саня вышел встречать:

– Кого Бог несет?

Это был Сергей Иванович. Он стряхивал снег, как будто ощупывал себя:

– Ну и метель, думал, что заплутал! Оглянусь, за десять метров лыжню не видно!

Саня посмотрел на гаснувшую тропинку. Пурга развязала свой белый кушак, снежное небо провисло ниже пихт.

Тайга дрожала и медленно приседала.

А дома трещала печь, сипел на плите чайник.

Философ был доволен: