XXXIV. Принимая во внимание все вышесказанное, я полагаю, что совершенная скульптура может стать частью архитектурного проекта, выдержанного в самом строгом стиле; но совершенство имитации, как уже говорилось, представляет опасность. Оно опасно, поскольку в тот момент, когда архитектор позволяет себе сосредоточиться на скульптурных деталях, он зачастую перестает понимать назначение своего орнамента, его роль в общей композиции и поступается выгодной для целого игрой светотени ради предельно точного воспроизведения некой природной формы. А потом он остается ни с чем. Созданное им архитектурное сооружение становится всего лишь обрамлением для искусно выполненных скульптурных фигур, которые лучше бы поснимать с фасадов здания и перенести в кабинеты. Посему молодого зодчего надобно научить видеть в архитектурном декоре некое подобие стилистического изыска в литературном языке, нечто такое, что требует внимания не в первую очередь и должно достигаться не в ущерб общему замыслу, величественности или выразительности проекта, но все же является элементом прекрасного – самым малым, но венчающим целое, который, взятый сам по себе, представляет собой архитектурное излишество, однако в соединении с прочими частями общей композиции свидетельствует о высокодисциплинированном уме и таланте зодчего. Во избежание возможных ошибок, мне кажется, сначала следует вычертить все декоративные детали в самой абстрактной манере и приготовиться при необходимости выполнить их в таком виде; потом надлежит отметить элементы, где тщательная проработка допустима, довести их до совершенства, ни на миг не забывая об общем впечатлении, которое они должны производить, а затем гармонично соединить со всеми остальными, постепенно повышая степень схематичности всех связующих деталей. И, чтобы не навредить целому, в данном случае необходимо соблюдать одно условие, важность которого я хотел бы под конец подчеркнуть: никогда не воспроизводите ничего, помимо природных форм, причем самых прекрасных. Вырождение декоративного стиля чинквеченто объясняется не натурализмом, не достоверностью имитации, но тем обстоятельством, что за образец брались предметы уродливые, то есть ненатуральные. Он оставался поистине благородным, покуда ограничивался скульптурными изображениями животных и цветов. Представленный на соседней странице балкон дома на площади Святого Бенедетто в Венеции являет один из первых примеров использования арабески в декоративном стиле чинквеченто; фрагмент орнамента приведен на рис. XII, 8. Он ограничивается резным изображением стебля и двух цветов, которые смотрятся в высшей степени уместно над балконным окном (и которые, к слову сказать, французские и итальянские крестьяне часто с тонким вкусом используют в решетках, забирающих створчатые окна). Данная арабеска, приобретшая особую выразительность, когда изначально белый камень потемнел от времени, безусловно, прекрасна и безупречна; и покуда ренессансный орнамент сохранялся в таком виде, он справедливо вызывал самое пылкое восхищение. Но как только в нем появились ненатуральные формы, как только изображения доспехов, музыкальных инструментов, нелепых бессмысленных свитков, затейливо завитых по краям щитов и прочих несуразных предметов стали в нем главными элементами, его печальная участь была решена, а с ним и участь светской архитектуры.

XXXV. Наш последний вопрос касался использования цвета в архитектурном декоре.

Я не чувствую себя вправе рассуждать сколько-либо уверенно о применении цвета в скульптуре. Мне хотелось бы заметить лишь одно: скульптура является воплощением идеи, в то время как архитектура вещественна по сути своей. На мой взгляд, идею можно оставлять бесцветной, дабы зритель расцвечивал ее в своем воображении; но реальная вещь должна оставаться реальной во всех своих чертах, и цвет здесь надобно определять с такой же точностью, как и форму. Посему я не могу представить себе сколько-либо совершенную архитектуру без цвета. И как я замечал выше, архитектурные сооружения следует раскрашивать в цвета природных минералов – отчасти потому, что они более долговечны, но также потому, что они более совершенны и приятны для взора. Ибо, для того чтобы преодолеть режущую глаз яркость и мертвенность красок, наложенных на камень или на гипс, требуются мастерство и тонкое чутье истинного художника; а на помощь такового мы не должны рассчитывать при установлении правил для повседневной практики. Если к нам явятся Тинторетто или Джорджоне и попросят у нас голую стену для росписи, для них мы изменим весь наш проект и станем их покорными слугами; но как архитекторы мы должны полагаться единственно на содействие простого ремесленника; а краски, наложенные чисто механически и без всякого понимания, гораздо сильнее вредят архитектурному проекту, нежели грубо выполненная каменная резьба. Последнее является всего лишь недостатком, а первое убивает всякое дыхание жизни и разрушает гармонию целого. Даже в самом лучшем случае подобные краски настолько уступают очаровательным мягким цветам природных минералов, что представляется благоразумным в известной мере поступиться затейливостью проекта, коли таким образом нам является возможность использовать в нем более благородный материал. И если мы обращаемся к Природе не только в поисках совершенной формы, но и в поисках совершенной цветовой гаммы, мы, вероятно, поймем, что во всех прочих отношениях поступиться сложностью проекта выгодно.

XI. Балкон Кампо Сан-Бенедетто, Венеция

XXXVI. Таким образом, мне думается, мы должны рассматривать наше здание как своего рода органическую структуру, при раскрашивании которой нам следует обращаться за примером к отдельным и самостоятельным творениям Природы, а не к многосоставным пейзажным композициям. Наше здание, коли оно хорошо спроектировано, представляет собой единое целое и должно быть раскрашено так, как Природа раскрасила бы отдельное свое творение – раковину, цветок или животное, а не группу предметов.

И первым общим выводом, который мы сделаем из исследования подобных образцов природной раскраски, станет следующий: цвет никогда не обусловливается формой, но существует совершенно самостоятельно. Какая таинственная связь может быть между очертаниями пятен на шкуре животного и анатомическим строением последнего, я не знаю, даже если такая связь где-либо и усматривалась; но с виду цвет и форма существуют совершенно независимо друг от друга, и во многих случаях рисунок носит произвольный характер. Полосы на шкуре зебры не следуют очертаниям ее тела или конечностей, тем более – пятна на шкуре леопарда. В оперении птиц на каждом пере изображается часть покрывающего все тело узора, линии которого в известной мере согласуются с формой, сужаясь или расширяясь в направлениях, порой совпадающих с линиями мускулатуры, но нередко и противоположных оным. Любые гармонические отношения между формой и цветом отчетливо напоминают гармонические отношения между двумя самостоятельными музыкальными партиями, которые звучат в унисон лишь время от времени – никогда не диссонируя, но по сути своей оставаясь разными. Таким образом, я формулирую первый важный принцип, коим надлежит руководствоваться при использовании цвета в архитектуре. Пусть он остается независимым от формы. Никогда не раскрашивайте колонну вертикальными полосами, но только поперечными[23]. Никогда не раскрашивайте отдельные орнаментальные элементы каждый в свой цвет (я знаю, меня обвинят в ереси, но я никогда не боюсь высказывать суждения – пусть и идущие вразрез с самыми авторитетными, – к которым прихожу в результате исследования законов природы); и в скульптурных декоративных деталях не раскрашивайте листья или фигуры в один цвет, а фон в другой (я ничего не могу поделать с элджинским фризом[24]), но используйте одинаковые гармоничные сочетания нескольких красок и для фигур, и для фона. Обратите внимание, как поступает Природа в случае с пестрым цветком: здесь не один лепесток красный, а другой белый, но красное пятнышко и белая полоса на каждом. В отдельных местах вы можете связать цвет и форму теснее и кое-где позволить им, так сказать, прозвучать в унисон; но следите за тем, чтобы цвета и формы согласовывались друг с другом лишь в той мере, в какой согласуются два пояса каменной резьбы, на мгновение сливающиеся в единое целое, но продолжающие существовать совершенно самостоятельно. Таким образом, отдельные части скульптурной фигуры порой допустимо окрашивать в тот или иной сплошной цвет: как у птиц голова иногда бывает одного цвета, а грудь – другого, так и у колонн капитель может быть одного, а стержень – другого цвета; но в целом наилучшим местом для цвета представляются широкие плоские поверхности, а не выразительные части скульптурной формы. Обычно пятнами покрыта спина и грудь животного, а не лапы или морда; посему смело раскрашивайте гладкую стену или толстый стержень колонны, но воздерживайтесь от цвета в капителях и декоративных резных элементах. Во всех случаях полезно соблюдать следующее правило: когда форма сложна и изысканна, цветовую гамму следует упрощать, и наоборот. Вообще же, на мой взгляд, целесообразно вырезать все капители и изящные орнаменты из белого мрамора и оставлять в таком виде.