В чем особенно заметны новые начала политики Бориса Годунова — так это в отказе от методов подавления и расправ, которые использовал Иван Грозный. К концу его царствования они уже исчерпали себя, что понял даже кающийся царь, рассылавший по монастырям милостыни в память об убиенных им людях. Царю Федору Ивановичу и его главному советнику пришлось немедленно сменить «грозу» на «милость». Но как это можно было сделать в стране, десятилетиями привыкшей к другому?

Особенно показательно «завоевание» Сибири. Мы давно привыкли к тому, что это дело рук могучего Ермака, воевавшего в последние годы царствования Ивана Грозного. Но так ли было на самом деле? Иван Грозный выбрал Строгановых и поручил им огромную часть своей страны, начиная от Великого Устюга и Соли Камской, не особенно спрашивая о методах их «управления». Ему достаточно было того, что он мог спросить у Строгановых в любой момент столько денег, сколько считал нужным. Строгановы нанимали волжских и других казаков (среди них и Ермака) и снаряжали на свои средства полувоенные и полубандитские походы дальше в земли сибирского царя Кучума, заставляя местных туземцев платить дань. Царь Кучум и вожди сибирских племен вогуличей, ханты и манси, естественно, сопротивлялись русским пришельцам. Война шла с переменным успехом. Кучум был связан родственными узами с правителями Ногайской Орды, поэтому иногда дела далекой Сибири отзывались даже в низовьях Волги. Сам Ермак погиб в августе 1584 года. Ко времени начала царствования Федора Ивановича казаки потерпели страшное поражение и вынуждены были оставить все прежние завоевания в Сибирском царстве. Становилось очевидно, что «сибирское направление» политики Ивана Грозного зашло в тупик.

История целенаправленного освоения Сибири связана уже с именем Бориса Годунова. Об этом проницательно писал С. Ф. Платонов: «В отношении татар сибирской группы правительству Бориса Годунова пришлось заново начинать дело покорения, заглохшее со смертью знаменитого „велеумного атамана“ Ермака. После гибели Ермака Сибирское царство, захваченное им, вернуло свою независимость: в августе 1584 года русские покинули город Сибирь, и в нем снова сели ханы. Казалось, Сибирская авантюра казаков прошла без следа»[269]. Однако «соболи и черные лисицы» были слишком заманчивой целью, чтобы упустить Сибирь. Пушной товар был в ходу внутри страны, где пожалования «сороков» соболей обычно становились самой большой наградой для бояр и служилых людей, отличившихся на ратном поприще. Изобилие пушнины вызывало зависть и в соседних странах, где обладание русским мехом тоже входило в одну из привилегий знати. При всей условности сравнений эта «мягкая рухлядь», как называли пушнину в документах, становилась по своей ценности для казны вровень с золотом. А иногда и превосходила его. Тот, кто владел Сибирью, мог поставить на рынок столько этого товара, сколько надо было для интересов царства[270].

Пока казаки — волжские разбойники во главе с Ермаком, ранее грабившие торговые караваны вокруг Астрахани, — пытались использовать свои привычные методы на службе у Строгановых, из этого мало что получалось. Захватившая XVI век страсть конкистадорства и узаконенного пиратства в далекой Московии не сработала (и так безлюдную страну трудно было сделать еще более безлюдной). Кортес из Ермака не получился во многом из-за того, что сибирские племена жили не в изоляции, а в одном историческом пространстве с русскими людьми. На определенном этапе Джучиев улус наследников Чингисхана включал в себя как разоренную Владимирскую Русь, так и Сибирь. Ханства, выделившиеся позднее из состава Золотой Орды, стали именовать «царствами». Отсюда и титул «царя Сибирского», который носил Кучум. Вообще-то царями на Руси называли как византийских императоров, так и ордынских ханов. Если у русских царей была византийская «генеалогия», то титул соседних правителей обусловливался родством с Чингизидами. С Казанским и Астраханским царствами справился еще первый русский царь Иван Грозный, который добивался того, чтобы стать царем над царями и тем получить дополнительное основание для равнозначных дипломатических контактов с цесарем (императором) и королями из других стран (титул князя, даже великого, не имел такого веса и значения). Исторический спор за наследство Чингизидов в Сибири суждено было решить во времена царя Федора Ивановича. Причем решить так, чтобы сибирские племена оставались жить на своих местах, признав первенство и подданство московского царя. Силой одних только казачьих сабель их убедить в этом не удалось; тогда было применено более успешное «оружие» — борьба за веру. По словам сибирской Есиповской летописи, описавшей строительство Тобольска, «старейшина бысть сей град Тоболеск, понеже бо ту победа и одоление на окаянных бусормен бысть (выделено мной. — В. К.), паче ж и вместо царствующаго града причтен Сибири»[271]. В «Новом летописце» расширение царства «в Сибирскую землю» было названо наградой «за праведные молитвы» царя Федора Ивановича[272].

Только борьба с «басурманами» могла оправдать тактику полного уничтожения вождей мятежных сибирских племен, которая превратилась в систему действий русского правительства. Древний способ разделения и властвования сработал и здесь. Вот одному из воевод приказывают вести войну с мятежными вогуличами князя Аблегирима в 1593 году: если они не подчинятся силе, то преследовать вогуличей повсюду, уничтожая членов семьи пелымского князя и его городки. Аблегириму и его семье не было дано никакого шанса: если бы даже он проявил интерес к переходу в подданство к русскому царю, его следовало «приманити», а потом все равно «казнити» вместе со старшими членами его семьи. Лишь «меныиово сына» с женою и детьми разрешалось взять в Тобольск. На деле это был самый верный способ заставить вогульские племена платить вожделенный ясак и другие подати в казну. Да, в итоге варварство отступило перед цивилизацией, которая принесла в Сибирь порох, артиллерию, стройку и пашню, но это было не мирное присоединение, а зачастую война на уничтожение. Новые в Сибири социальные порядки с властью воевод, гарнизонной службой, организацией хлебных запасов утверждались скоро и жестоко. Торговля, как всегда, оказалась успешнее меча, но и цена установления новой цивилизации была высока. Из-за этого долгое время первые русские поселенцы в Сибири должны были оставаться воинами и пахарями в одном лице.

Известны имена первых русских воевод, появившихся в Сибири для строительства городов, — Василий Борисович Сукин и Иван Мясной, основавшие Тюмень в 1585 году. Летописная статья называет это событие «пришествием воевод» с Руси. «Смена вех» подчеркивалась тем, что место для строительства нового города выбиралось там, где ранее существовали поселения сибирских племен: «Поставиша ж град Тюмень, иже преже бысть град Чингий, и поставиша домы себе, воздвигоша же церкви в прибежище себе и прочим православным християном»[273]. Выбирая место для первых сибирских городов, думали не о временном обладании той или иной территорией, а о том, как надолго укрепиться на пересечении водных путей, по которым, прежде всего, можно было передвигаться по огромным и неосвоенным пространствам Сибири. Река была стратегической военной артерией, а в мирное время становилась главным торговым путем. Поэтому первый город Тюмень поставили на реке Туре, а другой, Тобольск, ставший сибирской столицей, воевода Данила Чюлков основал на Иртыше. Выбор места для новых городов мог быть отдан на усмотрение самих воевод. В наказе воеводе князю Петру Ивановичу Горчакову, посланному в декабре 1592 года строить Пелым, говорилось: «А пришед в Тоборы, присмотрить под город место, где пригоже, где быти новому городу в Тоборах, или старой город занять, да где лутче, туто князю Петру, высмотря место, сговоря с воеводами с Микифором Васильевичем с Траханиотовым с товарыщи, заняти город, и на чертеж начертити и всякие крепости выписать». В любом случае не допускалось, чтобы рядом оставались сильные укрепленные места сибирских племен. Так, Тобольск стал плацдармом для опустошения города Сибири в 1588 году. В наказе строителю Пелыма тоже приказывалось разорить прежние центры вогуличей: «И став в Тоборах, в старом городе или в новом месте, где крепчае, заняв острог, укрепитися, а старой городок розорити, чтоб у Тоборовских людей города не было»[274].