Негры, обуреваемые жаждой мести, не думали об этом; в них пылало только одно желание — убивать, уничтожать, жечь!

— Так вот почему ты убежала от меня, когда мы встретились в первый раз! — воскликнул Андре, вспомнив, какой ужас был написан тогда не ее лице.

— На плантацию давно уже никто не заглядывал, — объяснила Сона, — и я начала понемногу забывать… об опасности.

— Я не могу вынести даже мысли о том, сколько тебе пришлось пережить!

— А ты действительно… граф де Вийяре? — спросила Сона, словно боясь, что она ослышалась или что-нибудь не правильно поняла.

— Клянусь, что у меня такая же белая кожа, как у тебя, — сказал Андре, — но друг, который помогал мне в Порт-о-Пренсе, был настоящий мулат. Он объяснил мне, что с моей стороны было бы безумием пытаться пробраться сюда, не изменив предварительно своей внешности.

— Тебе и сейчас опасно здесь оставаться, — заметила Сона, и Андре уловил в ее голосе нотки страха. — Везде есть глаза и уши, всегда найдется кто-нибудь, кто с удовольствием выдаст белого человека.

Она оглядела сад, словно ожидала увидеть какого-нибудь соглядатая, затаившегося в кустах или среди цветов.

— До сих пор мне везло, — сказал Андре, стараясь ее успокоить, — и что бы мне ни угрожало, какие бы опасности ни подстерегали меня, все это будет еще слишком малой ценой за то, что я встретил здесь тебя, моя любовь!

Она подняла к нему свое лицо, и он увидел на нем выражение такого бесконечного счастья, какого ему никогда еще не доводилось видеть; Андре поцеловал ее снова, на этот раз страстно, исступленно.

— Я люблю тебя, — без устали повторял он, — люблю так, что ни о чем больше не могу думать. Теперь, родная моя, я могу увезти тебя с собой в Англию, к моей матери.

— Это будет не так просто, — заметила Сона. — К тому же сначала ты должен забрать сокровище, которое оставил тебе дядя.

Андре был влюблен, и в этот миг, когда он держал возлюбленную в своих объятиях, он совершенно забыл о том, для чего он здесь, зачем приехал на эту плантацию.

— Дамбаллах сказал мне, что сокровище даст мне Сона, — ответил он, — вот почему я искал ее.

— А теперь… когда ты нашел ее?

— Теперь я уверен, что у меня в руках сокровище в тысячу раз лучше и ценнее, чем все на свете деньги и драгоценности.

— Ты и правда так думаешь? — воскликнула Сона, и в этом возгласе зазвенело то бесконечное, немыслимое счастье, которым полна была ее душа.

— Ты не веришь мне? Ты все еще сомневаешься? — огорчился Андре.

Она прислонилась щекой к его плечу; движение ее было бессознательным, инстинктивным и удивительно ласковым — так ребенок стремится прикоснуться к тому, кого любит больше всего на свете.

— Любимая, прекрасная моя! — воскликнул Андре. — Когда мы сможем уехать отсюда?

Слова его будто снова напомнили ей об опасностях, подстерегающих их на каждом шагу.

— В любой момент, как только ты пожелаешь, — ответила Сона, — но я не очень хорошо себе представляю, как мы сможем это сделать.

— Предоставь все мне, — заверил ее Андре. — Я поговорю с Тома, и мы все вместе отправимся в Ле-Кап. Там мы найдем какой-нибудь корабль, который отвезет нас в Америку.

— Это звучит так прекрасно, просто… замечательно! — радостно произнесла девушка. — Но что, если… нас поймают?

— Тогда нам придется умереть, — ответил Андре. — Но у меня есть предчувствие, счастье мое, что Господь защитит нас, сохранит нас от всех опасностей, как сохранял до сих пор. Он поможет нам, наш милосердный Господь, твой и мой, а также все добрые боги воду, которые умеют совершать чудеса; это они ниспослали мне голос моего дяди.

— Ты… слышал его?

— Я знаю, это должно показаться невероятным, мало кто в Англии мне поверит, и все-таки это чистая правда: я действительно слышал голос дяди Филиппа, который говорил со мной через папалои.

— Мне рассказывали, что это иногда случается, — заметила Сона, — и я понимаю, почему папалои хотел помочь тебе.

— Почему же? — поинтересовался Андре.

— Потому что граф всегда внимательно и с уважением относился к тем, кто исповедует воду. Некоторые плантаторы были очень жестокими, они наказывали своих людей, если только до них доносилась дробь барабанов или они узнавали, что было совершено жертвоприношение. Но граф де Вийяре всегда говорил, что люди не могут жить без веры и какому бы богу они ни поклонялись, рано или поздно они придут к единственному истинному Богу.

— Это очень похоже на дядю, — сказал Андре. — Он всегда отличался терпимостью.

— Вот почему все жители округи, все, кто поклоняется Дамбаллаху, хотят помочь тебе, — заключила Сона очень серьезно.

— Я очень им благодарен, — ответил Андре, — но они все же не смогли спасти моего дядю и его семью. Правда, зато они спасли тебя.

— Это монахини, это они меня спрятали, — возразила Сона. — Граф был очень добр к ним, он позаботился о них, когда они пришли сюда, спасаясь от начавшейся революции. Он приютил их и построил для них обитель. — Сона еле слышно вздохнула. — Никто тогда даже представить себе не мог, что все это примет такой серьезный оборот и то, что случилось на севере, охватит весь остров.

— Да, мне говорили об этом, — заметил Андре.

— Монахини были ему очень благодарны, — продолжала девушка, — и когда до нас стали доходить сообщения о надвигающихся ужасах и расправах, они спросили твоего дядю, чем они могут ему помочь.

Андре понимал, как тяжело Соне вспоминать и рассказывать обо всем этом, но он должен был знать правду, и он только все крепче прижимал ее к себе, слегка касаясь губами ее волос, пока она говорила:

— Граф сказал, что если его рабы восстанут, что казалось ему маловероятным, тогда монахини должны попытаться спасти всех женщин из имения, естественно, и меня тоже.

— Но другие не успели уйти, когда час настал?

— Все постоянно говорили о том, что надо уезжать, — ответила Сона. — Графиня двадцать раз запаковывала вещи, но потом все казалось так тихо и спокойно, что вроде бы глупо было навлекать на себя ярость, пытаясь куда-либо выехать.

— Да, это можно понять, — согласился Андре.

— Ну и так граф и графиня все откладывали и откладывали отъезд, пока наконец однажды… — Голос девушки осекся, и она на секунду умолкла.

— Что же случилось?

— Дело уже шло к вечеру, когда вдруг к дому, запыхавшись, прибежал один из рабов. Мы в это время сидели на балконе. Он сказал, что громадное войско приближается к плантации, что оно уже совсем рядом и что солдаты поджигают сахарный тростник.

— Ты, должно быть, очень испугалась?

— Думаю, все тогда испугались… хотя граф и виду не показал; он выглядел очень спокойным и бесстрашным.