– Эх-ма… А такая красота была… – Потапыч сокрушённо обошёл легковушку. – Да как же тебя угораздило? В поворот не вписался?

Кобылин продолжал угрюмо молчать.

– А Васька чего? – тревожно спросил Потапыч.

Кобылин достал из кармана мятую пачку «Примы», выудил из неё сигарету, чиркнул спичкой.

– А чего Васька? Васька – ничего… Тут, паря, ситуация похлеще… – ещё более помрачнев, изрёк, наконец, зоотехник.

– Ну?!

– Чо «ну»? Сам, што ли, не видишь… Кабанчик-то выскочил и – как дунул! – Кобылин повернул голову в сторону ближайшего проулка и безнадежно махнул рукой.

Потапыч-второй, тоже уже раскочегаривший папироску, перекинул её из одного угла рта в другой и, приседая в смехе, хлопнул себя руками по бедрам.

– Но вы дали! И последний целый аппарат кокнули, и кабанчика упустили! Хо-хо-хо!!

– Чо ты ржёшь, мерин! – недовольно произнёс зоотехник. – Ржёт, а не понимат последствий. – Это он уже Шишкину. – Председатель, конечно, за «москвича» меня убьёт, а вот попробуй теперича ещё эту скотину безрогую по деревне отловить. Это же таран – везде пройдёт, и хрен его остановишь, к тому же контуженного… от удара. Замок-то, Сергеич, на задних дверцах хлипкий – то ли от удара распахнулся, то ли его кабан вынес… Да уж… Васька вслед рванул, но, эх-ма… куды там… Скоро уж ночь на дворе…

– Михалыч! – тревожно прохрипел Потапыч-второй. – Кажись, председатель катит…

К месту происшествия, в быстро подступающих сумерках, из центра села летел «уазик». Сверху, от ДК, Потапыч-второй его узрел моментально и тут же «трезво» оценил нарастающую опасность:

– Ты погляди… Уже доложили!.. Слышь, Михалыч, надо бы нам… того… Унюхает нас председатель… Ты… это… – Потапыч-второй бросил последнее зоотехнику уже со своего водительского места, – держись, Михалыч… Бог не выдаст, свинья не съест…

«ЗиЛ» взревел и резво покатил в сторону школы.

– От ведь беда! – прокричал через рев двигателя Потапыч-второй Шишкину. – Ни одной целой машины в колхозе не осталось! И кабана теперь этого лови всем кагалом! Ну… даст председатель прикурить! А чего ты закатывашься, а? – недоумённо уставился он на улыбающегося учителя, бросая на дорогу лишь косые взгляды.

– Да, вот, смешно. «Свинья не съест» говорите, а свинья как раз и бегает по селу!

– Не свинья, а кабан! Племенной! Танк врангелевский!! Надо – и затопчет, и сожрёт! – проорал, округляя глаза, Потапыч-второй. – Ба-аль-ша прамблема злодея словить!

– А что, у ваших ветеринаров усыпляющих ампул, которыми в животных стреляют, нет?

– Ты каво, Сергеич, чудишь? Откель они у нас тут? Эх, вы, городские… – Потапыч-второй сокрушённо мотнул головой и ударил по тормозам, от чего Шишкин чуть не стукнулся лбом о ветровое стекло. – Вылазь, приехали! Иди, ищи своего Терентьича, будем ваше добро сгружать.

– А как всё-таки кабанчика-то ловить? – Шишкин спрыгнул с подножки и посмотрел на водителя самосвала через открытую дверцу.

– Загнать в крепкий угол и – сетью! – решительно заявил Потапыч, стукая кулаком по рулевому колесу. – Но это – дело десятое. А вот в селе его надыбать… Да ишшо и неизвестно, в селе ли. А как уж рванул куда?!

– Куда? – эхом повторил Шишкин.

– Да хоть куда! Ладно, ежели обратно к соседям почешет, а ежели на родину? – округлил глаза Потапыч. – Вона, кошки и собаки из любой дали возвертаются, хоть с завязанными глазами их увези, опять же птицы к нам, говорят, из самой Африки летят. И сюды, и обратно. Легулярно, как Аэрофлот! Эх-ма… его бы тока засечь да по-умному загон организовать!..

– Да-а… Сафари! – снова заулыбался Шишкин.

– Чево?!

– Сафари, говорю. Вид охоты такой в Африке.

– Какая охота, Сергеич! – Потапыч вновь посмотрел на учителя, как на недоумка. – Ты, Сергеич, хотя бы представляшь, сколь колхозных рубликов за этого хряка уплочено? Тыщи! Эх, вы, городские, городские… Ничо-о… Ежели не сбежишь обратно к себе в город, – пообтешешься у нас тут… со временем.

Он вылез из кабины, достал очередную папироску.

– Ну, давай-давай, зови Терентьича, а то мы здеся до полной темноты простоим. Мне ж ещё уголь надо ссыпать у котельной. Охотник ты наш африканский…

Шишкин убежал.

– Эх-ма… – тяжело вздохнул Потапыч-второй, смоля папиросой. – Тоска щас Михалычу… Не позавидуешь. Истолкёт его председатель в труху…

Да уж… Вывалившийся из «уазика» Потап Потапович, всем обликом как нельзя более соответствующий в эту минуту своему прозвищу Бычара, покрыл Михалыча многоэтажным матом, завершившимся торжественным и громогласным обещанием украсить злополучный бетонный столб, с которым «поцеловался» Кобылин, мемориальной доской: де, отныне этот столб именуется не иначе, как столб имени алкаша Кобылина С.М. Под новую порцию матов зоотехнику было приказано немедленно начать отлов хряка.

Но вечером облава толком и не организовалась. Кабанчик и впрямь оказался настолько резвым, что Васька Анчуткин его потерял, да и что-то уж больно быстро подкатила ночь.

2

Но с семи часов утра ещё раз простимулированный председательским матом Кобылин и воодушевлённый аналогичными словесными конструкциями, но уже зоотехника, Васька Анчуткин собрал под свои знамёна десяток мужиков.

Вооружённая сетью и рогатинами команда, водрузившись в кузов вездепроходимого «ГАЗ-66», за «баранкой» которого сидел азартный до приключений Серёга Богодухов, зарыскала по селу в поисках хряка.

А он с вечеру зря времени не терял. Огородное раздолье хорошо компенсировало перенесённый в результате ДТП стресс. То из одного двора, то из другого летели истошные бабьи проклятия и собачий лай. Здесь незваный гость «ударил» по сочной свёколке, там – прошёлся по грядкам с рясной морковью, а потом, разнеся заборчик на задах, – изнахратил капустные посадки, помидорные кусты и огуречные плети ещё в пятёрке подворий. И – пропал в наступившей темноте. Затаился, гад, в укромном месте, обнаруживать которое в ночном мраке не имела желания ни одна чмаровская собака. А посему успокоившийся и сытый кабанчик где-то вольготно выспался к утру основных тревог и волнений.

И заявил о себе довольно скоро, но совершенно не там, где его предполагали обнаружить участники «сафари». Довольно похрюкивая, что на слух напоминало перегазовку мотоциклетного двигателя без глушителя, кабан увлечённо вспахивал огромным рылом самый экзотический участок пришкольного огорода – заросли диковинной земляной груши, над которой всё лето с группой энтузиастов-старшеклассников тряслась учительница биологии Вера Петровна Бянкина.

«Дети, – торжественно и проникновенно заявила она ещё в тёплые майские дни, – мы начинаем смелый эксперимент в зоне рискованного земледелия, которым, к сожалению, является наш родной край. Но вспомните нашего замечательного земляка, Героя Социалистического Труда товарища Лисичникова. Алексей Георгиевич, о котором я вам рассказывала на уроках, добился в нашем суровом климате небывалых успехов в деле выращивания устойчивых, высоких урожаев такой капризной и теплолюбивой культуры, как кукуруза. Так неужели мы можем уронить марку и славу наших родных землеробов?!»