Фраза подействовала на пленных погонщиков, как выстрел судейского пистолета на спринтеров. Отчаянно крича, крестьяне ринулись в темноту, нечеловеческим усилием продравшись сквозь мою охрану, я с улыбкой смотрел им вслед. Раненые охранники, кажется, вообще перестали дышать. Орки шепотом выдавали фразы: «Быстрее, его милость осерчает», «Эх, упустили, надо было сразу резать», «Запрягайте, не успеем, на конюшне выпорют» и тому подобное. Если бы они говорили в полный голос, гортанный выговор грубых глоток тут же выдал бы их, но вот отличить шепот орка от шепота человека почти невозможно.

Отъезжая с полянки, я вроде как случайно зацепился за ветку, выругался и наколол на острый сучок обрывок рыцарского плаща с приличным фрагментом герба Штрайна. Кусок смятого котта с тем же символом Хорт вложил в костенеющую руку убитого баронского охранника.

В придорожных кустах я приостановился и стал наблюдать за событиями на поляне. Как только последний орк покинул место привала, штук пять жуков-притворяшек срочно ожили и рванули в кусты, отряд вел обгаженный охранник, наверное, это был командир. Что ж, каков народ, такие и бояре.

В сторону кратера мы свернули на каменистом плоскогорье, чтобы не оставлять следов. Сзади с березовыми вениками суетились гоблины Снупи, заметая следы, посыпая землю толчеными листьями дикого табака, напрочь отбивающего нюх ищейкам.

На месте нападения с егерями, следопытами и стражниками находился сам барон. Сильват был в бешенстве, такое количество зерна, столько денег пропало, а эти растяпы никак не могут разобраться в следах.

— Ваша милость, это были орки, — к барону подошел седой следопыт, — расстояние между следами, походка, раны от кривых мечей на трупах. Я всю жизнь изучаю следы, я не могу ошибаться.

Барон брезгливо скривил губы. Ну до чего же тупы эти сиволапые растопыры. Действительно, только благородное сословие может мыслить, а простонародье, какой бы пост ни занимало, все равно останется неразумными скотами.

— Скажи мне, дружок, — голос барона был полон яда, он ткнул прямо в лицо следопыту найденный в руке мертвого охранника обрывок ткани, — с каких пор орки носят герб моего соседа графа Штрайна и разъезжают в рыцарском облачении верхом на лошадях?

— Они могли подкинуть это, чтобы замести следы. — Следопыт был упрям.

— Хорошо, допустим, — барон ерничал, — но скажи, зачем им это? Если орки разграбили караван, то зерно уже растащено по их грязным норам и безвозвратно пропало. Даже если я знаю, что это орки, что с того? Рядом нет ни одного крупного темного клана, только бродяги Диких земель. Что изменится, если я узнаю об их нападении, я стану их убивать? Я и так убиваю их, где только могу.

— Может, появился новый черный рыцарь и ему служат орки? — Следопыт не унимался. — Он и был в доспехах на коне.

— Что-то новенькое в нашем мире, черный рыцарь грабит зерно. — Барону даже приятно было разрушать аргументы следопыта, он почти физически чувствовал превосходство своего разума над умишком простолюдина. — Ну даже допустим на миг, что это правда. Но орки, у которых никогда не было коней, быстренько запрягли всех лошадей каравана и на них уехали. Какие умелые орки! А скажи мне, зачем оркам зерно?

— Как — зачем? Есть, — озадаченно пробормотал следопыт.

— Вот как, есть. — Барон куражился. — Орки жрут людей, для них каждый труп, как для человека баранья туша, а в твоем случае — свиная. Но все трупы охраны на месте, ни один не тронут. Значит, орки взяли для еды зерно, а мясо бросили? А как говорили между собой эти самые орки? Ну где там мой начальник каравана, который при нападении не придумал ничего лучшего, как обгадиться? Ты уже сменил штаны? Хорошо, так что там говорили эти самые орки?

— Это были люди, совершенно точно, — смущенно ответил раненый охранник. — Я слышал разговор командира и сержанта, так говорят только рыцари. Кстати, он в темноте зацепился за сосну вон там и, кажется, порвал одежду.

— Здесь? — Барон подъехал к дереву и аккуратно снял с него клочок ткани. — А вот и кусок плаща наших необыкновенных орков, только из дорогой ткани и с тем же гербом. Нет, теперь я лично поговорю с графом Штрайном, а ты больше не главный следопыт, тупой мужлан. Пошел вон, болван, стража, гоните его. И чтобы в моем домене тебя больше не видели.

И охрана, по приказу барона, выгнала единственного человека, который мог ему действительно помочь. Метрах в пятидесяти от Сильвата, в кроне огромной ели, сидел Снупи и, зажимая ладошкой рот, изо всех сил боролся со смехом.

Сегодня Саэне не спалось, то ли виновато полнолуние, то ли тревога за Торна, отправившегося добывать хлеб. Надо прогуляться, решила эльфийка, вылезла из-под одеяла и стала одеваться. Она уже открывала дверь, когда дикий крик часового: «Тревога!» — прорезал ночь. Орки, гремя доспехами и оружием, бежали к стенам. Саэна метнулась обратно, подхватила свой огромный лук, сунула за пояс белый жезл и помчалась к палисаду. В поселке осталось всего пятьдесят мужчин, каждый воин на счету, ее помощь может пригодиться.

Снаружи дико завыли гулли и раскатился утробный рев огров. Но у частокола уже стояли воины и слышался командный голос Нервна, оставленного Торном за старшего в его отсутствие.

Стена частокола затрещала, два бревна вывалились. В проеме показалась квадратная фигура огра. Людоед ухватился за третье бревно и выворотил его, расширяя проход, внутрь стали проскакивать гулли. Три орка, прикрывшись щитами, приняли огра на копья, остро отточенные наконечники пропороли шкуру и уперлись в массивные кости. Людоед зарычал от боли и взмахнул дубиной, разнеся оружие в щепки, но набегали еще орки, со всех сторон всаживая в массивную тушу копья. Стрелки на палисаде торопливо рвали тетивы луков, пронзая стрелами гуллей. Еще хорошо, что гулли и огры не в состоянии вскарабкаться на стены. На противоположной стороне поселка возник еще пролом, часть орков под предводительством Санора-кузнеца побежала туда. На голову сломавшего забор огра обрушилась здоровенная кузнечная кувалда, это слишком даже для толстого черепа твари, он разлетелся, разбрызгивая мозги. Ринувшихся следом гуллей встретил частокол копий, бой разгорался.

Из домов выскакивали женщины, сжимая костяные ножи, вилы, косы, короткие охотничьи луки. Они застыли перед дверями своих домов, чтобы защитить находящихся за их спинами детей, готовые сцепиться с врагами, если те прорвутся в поселок. Эльфийка видела горящие глаза орчанок — глаза кошек, обороняющих своих котят, здесь гулли не найдут легкой победы. Но битву так не выиграть, если стены падут, им не выжить.

Рядом раздался еще один зловещий треск, бревна частокола зашатались.

— За мной! — кричит эльфийка, кидаясь к пролому. От ближайших домов к ней подскакивают женщины-орки и три воина. В проеме появляется бесформенная голова огра. Стрела Саэны входит в глаз твари, с диким ревом людоед откидывается на спину, но свое дело он сделал, волна гуллей втекает внутрь. Стремительная человекоподобная тварь огромными скачками летит на Саэну. В монстра вонзается стрела эльфийки, но гулли очень живучи, и только когда вторая стрела прошила сердце, противник скрючился и замер. Крепкий гулль-вожак прямо от забора взвивается в прыжке и, сшибив одного из орков-мечников, вцепляется собачьими челюстями ему в плечо. Вскрикнув от боли и ярости, орк отпускает рукоять меча и, другой рукой выхватив кинжал, всаживает его в бок твари. Рядом катится визжащий клубок из насмерть сцепившихся гулля и двух гоблинов. Орки стараются выдавить тварей наружу, составив щиты, с флангов в монстров втыкаются вилы, стиснутые в руках женщин, поверх щитоносцев поет песню смерти лук эльфийки. Ни один орк или человек, никто, кроме эльфа, не способен так стрелять. За считаные секунды колчан пустеет.