так или иначе централизовалась, то трудно будет поверить, будто инстинкты исходно были психическими по своей природе. Поскольку же связь психики с мозгом выглядит более правдоподобным предположением, нежели психическая «натура» жизни вообще, я рассматриваю характерную принудительность (zwangsläufigkeit) инстинкта как эктопсихический фактор[180]. Тем не менее она важна в психологическом отношении, ибо стимулирует образование структур или схем, которые могут считаться детерминантами человеческого поведения. При данных условиях непосредственным детерминирующим фактором будет не сам эктопсихический инстинкт, а структура, возникшая из взаимодействия инстинкта и конкретной психической ситуации. Следовательно, детерминирующим фактором является видоизмененный инстинкт. Причем изменение, которое инстинкт претерпел, столь же значимо, как различие между цветом, видимым человеческим глазом, и объективно существующей длиной волны, порождающей цвет. Инстинкт в качестве эктопсихического фактора играет роль простого стимула, но в качестве психического явления он обеспечивает ассимиляцию этого стимула в уже существующую психическую структуру. Этому процессу требуется имя, и я предлагаю ввести термин «психизация». Если коротко, то, что мы называем инстинктом, на самом деле будет психизированной данностью эктопсихического происхождения.

А. Общая феноменология

[235] Изложенная выше схема позволяет нам понять вариативность инстинкта в рамках его общей феноменологии. Психизированный инстинкт до определенной степени утрачивает свою уникальность, порой даже теряет свою наиболее существенную особенность – принудительность. Он перестает быть эктопсихическим и недвусмысленным фактом, становится вместо этого модификацией, обусловленной столкновением с психическими данными. Как детерминирующий фактор инстинкт вариабелен и потому допускает для себя различные проявления. Какой бы ни была природа психического, оно наделено экстраординарной способностью к вариациям и трансформациям.

[236] Например, сколь бы недвусмысленным ни было физическое состояние раздражения, вызываемое голодом, психические его последствия могут быть самыми разнообразными. Реакции на обыкновенный голод широко варьируются, да и сам голод может быть «денатуризирован», может даже трактоваться как нечто метафорическое. Мы употребляем слово «голод» в различных значениях, а голод как ощущение в сочетании с прочими факторами может принимать широкое множество форм. Исходно простая и недвусмысленная детерминанта способна преобразиться в жадность (к еде и не только), воплотиться в тех или иных проявлениях безграничного желания, в ненасытности, скажем, в стремлении к наживе или в непомерном честолюбии.

[237] Голод как характерное выражение инстинкта самосохранения является, вне сомнения, одним из первичных и наиболее важных факторов, влияющих на поведение; по существу, жизнь первобытных людей голод затрагивает гораздо более явно, нежели сексуальность. На этом уровне развития голод есть альфа и омега, само существование как таковое.

[238] Значимость инстинкта для сохранения вида очевидна. Однако развитие культуры несет с собой множество ограничений морального и социального толка на природу, и сексуальности, хотя бы временно, придается избыточное значение, подобно воде в пустыне. Из-за того интенсивного чувственного наслаждения, которым природа окружила процесс размножения, человек обрел тягу к сексуальному удовлетворению – уже вне сезона спаривания, уже почти обособившемуся как отдельный инстинкт. Сексуальный инстинкт сочетается с разнообразными чувствами, эмоциями, аффектами, материальными и духовными интересами, причем в такой степени, что, как хорошо известно, предпринималась даже попытка проследить культуру как целое до таких изначальных сочетаний.

[239] Сексуальность, подобно голоду, подвергается радикальной психизации, которая позволяет перенаправлять сугубо инстинктивную первоначально энергию от биологического применения в иные каналы. Тот факт, что эта энергия может растекаться по разным областям, указывает на существование других побуждений, достаточно сильных для того, чтобы изменить направление сексуального инстинкта и отклонить его, по крайней мере частично, от заданной цели.

[240] Далее мне хотелось бы выделить в качестве третьей группы инстинктов стремление к деятельности. Это стремление проявляется, когда другие побуждения получают удовлетворение; фактически оно возникает лишь после такого удовлетворения. Сюда, к подобным стремлениям, относятся тяга к путешествиям, желание перемен, неусидчивость и игровой инстинкт.

[241] Существует еще один инстинкт, отличный от стремления к деятельности и, насколько нам известно, чисто человеческий; его можно было бы назвать рефлективным инстинктом. Обычно мы не думаем о «рефлексии» как о чем-то инстинктивном, она ассоциируется с сознательным разумом. Латинское слово reflexio означает «обращение вспять»; в психологии этот термин обозначает ситуацию, когда рефлекс, влекущий стимул к его инстинктивной разрядке, сталкивается с помехами из-за психизации. Благодаря этим помехам психические процессы «притягивают» желание к действию, возбуждаемое стимулом. Потому, прежде чем разрядиться во внешней среде, желание отклоняется и попадает в область эндопсихической деятельности. Reflexio – это своего рода поворот внутрь, в результате которого вместо инстинктивного действия возникает последовательность производных элементов или состояний, определяемых как рефлексии или обдумывания. В итоге взамен принудительного акта появляется некоторая степень свободы, а вместо предопределенности – относительная непредсказуемость воплощений желания.

[242] Богатство человеческой психики и ее сущностный характер определяются, вероятно, этим рефлексивным инстинктом. Рефлексия возобновляет процесс возбуждения и преобразует стимул в серию образов, которые, при достаточной побудительной силе, воспроизводятся в конкретных формах выражения. Это может происходить непосредственно, например в речи, или реализовываться в форме абстрактного мышления, драматического представления или морального поведения, научного достижения или произведения искусства.

[243] Посредством рефлективного инстинкта стимул более или менее полно трансформируется в элемент психики, то есть становится опытом: естественный процесс перерождается в сознательное. Рефлексия есть культурный инстинкт par excellence, и его сила проявляется в способности культуры сохраняться под натиском необузданной природы.

[244] Сами по себе инстинкты лишены творческого начала; они становятся устойчиво организованными и потому функционируют преимущественно автоматически. Рефлективный инстинкт не является исключением из этого правила, ведь производство сознания нельзя назвать творческим актом; при определенных условиях этот процесс тяготеет к автоматичности. Очень важно то обстоятельство, что принудительность инстинкта, которой так страшится цивилизованный человек, порождает и характерную боязнь обрести сознание, лучше всего заметную у невротиков, но присущую не только им.

[245] Хотя в целом инстинкт есть система устойчиво организованных процедур, которая вследствие этого стремится к бесконечной повторяемости, человек, тем не менее, обладает ярко выраженной способностью создавать нечто новое в буквальном смысле этого слова, подобно природе, которая за длительные промежутки времени преуспевает в творении новых видов. Мы не в состоянии классифицировать его с достаточно высокой степенью точности, но все же творческий инстинкт заслуживает отдельного упоминания. Не знаю, справедливо ли вообще рассуждать об «инстинкте» в данном случае. Мы употребляем словосочетание «творческий инстинкт» потому, что этот фактор, как надлежит инстинкту, ведет себя как минимум динамически. Он тоже принудителен, но встречается не у всех и к тому же не является фиксированной и безусловно наследуемой структурой. Поэтому я предпочитаю определять творческий порыв как психический фактор, близко сходный с инстинктами по своему складу, имеющий с ними тесную связь, но не тождественный ни одному из них. Его связь с сексуальностью широко обсуждается; более