— Вы, — обратился он к Руди и Лизель. — Может, вам лучше вернуть ее этому чудику Штурму. Мне кажется, бедолага хотя бы это заслужил.

— Ой, перестань, Артур.

— И слышать не желаю, Анди.

— Господи Иисусе.

— И он тоже не желает.

Шайка рассмеялась, и Руди Штайнер взял корзину.

— Я отнесу, повешу им на калитку.

Он прошел метров двадцать, и его нагнала Лизель. Теперь она попадет домой поздно, и будут неприятности, но она хорошо знала, что должна сопровождать Руди Штайнера через весь Молькинг до фермы Штурмов на другом конце города.

Сначала они долго шли молча.

— Тебе стыдно? — спросила наконец Лизель. Они уже возвращались домой.

— Чего?

— Сам знаешь.

— Конечно стыдно, зато я сейчас жрать не хочу и, могу спорить, он — тоже. Ты ж не думай, что они возили бы еду попам, если б у них дома ее не было навалом.

— Но он так треснулся об землю.

— Не напоминай. — Однако Руди Штайнер не удержался от улыбки. В ближайшие годы он станет подателем хлеба, а не похитителем — еще один образец противоречивой человеческой природы. Столько-то доброго, столько-то злого. Разбавляйте по вкусу.

Через пять дней после этой кисло-сладкой победы Артур Берг появился опять и позвал Руди и Лизель на новую воровскую затею. Они столкнулись с Артуром на Мюнхен-штрассе в среду, по дороге из школы. Артур был уже в форме Гитлерюгенда.

— Завтра вечером опять пойдем. Будете?

Тут им было не устоять.

— А куда?

— На картошку.

Спустя двадцать четыре часа Руди с Лизель опять храбро одолели проволочную изгородь и набили свой мешок.

Неприятность обнаружилась, когда они уже удирали.

— Иисусе! — завопил Артур. — Хозяин! — Но страшным было его следующее слово. Он выкрикнул его так, будто это слово уже занесли над ним. Его рот разорвался в крике. Слово вылетело, и слово это было — топор.

И конечно, когда они обернулись, хозяин бежал на них, высоко занеся свое оружие.

Вся шайка кинулась к ограде и перемахнула на ту сторону. Руди, который был от изгороди дальше всех, быстро нагонял остальных, но как ни мчался, а бежал он последним. Закинув ногу на изгородь, Руди зацепился за проволоку.

— Эй!

Крик выброшенного на мель.

Шайка остановилась.

Безотчетно Лизель бросилась назад.

— Быстрей! — заорал Артур. Голос его был далеким, будто Артур его проглотил, не успел тот вылететь изо рта.

Белое небо.

Остальные бежали.

Лизель, подскочив, стала отцеплять штаны Руди. Руди смотрел широкими от ужаса глазами.

— Скорее, — сказал он, — поймает.

Вдалеке еще слышался топот дезертирских ног, когда еще одна рука схватила проволоку и оттянула ее от брюк Руди Штайнера. На стальном узле остался клочок, но мальчик освободился.

— Уносите ноги, — посоветовал им Артур, и вскоре на том месте, бранясь и задыхаясь, уже стоял хозяин. Топор приник — с силой — к его ноге. Хозяин выкрикивал пустые угрозы обворованного:

— Я вас в полицию сдам! Я вас найду! Я узнаю, кто вы такие!

На это Артур Берг ему ответил:

— Жалуйся на Оуэнза! — И ускакал догонять Лизель и Руди. — На Джесси Оуэнза!

В безопасном месте, с трудом всасывая воздух в легкие, они опустились на траву; подошел Артур Берг. Руди боялся на него смотреть.

— Это с каждым из нас бывало, — сказал Артур, чувствуя его огорчение. Солгал? Этого они не могли точно знать и никогда не узнают.

Через несколько недель Артур Берг переехал в Кёльн.

Они встретили его еще однажды, на бельевом обходе Лизель. В переулке у Мюнхен-штрассе он протянул девочке коричневый бумажный пакет с десятком каштанов внутри. Ухмыльнулся:

— Связи в жарочной промышленности. — Рассказав об отъезде, он не преминул выдать им последнюю прыщавую улыбку и легонько шлепнул каждого по лбу. — И смотрите, не съедайте все зараз! — И они больше никогда не видели Артура Берга.

Что же до меня, могу сказать, что я-то его еще как видел.

* * * МАЛЕНЬКАЯ ДАНЬ АРТУРУ БЕРГУ, ЕЩЕ ЖИВУЩЕМУ ЧЕЛОВЕКУ * * *

Кёльнское небо было желтое и гноилось, шелушилось по краям.

Он сидел, опираясь на стену, с ребенком на руках. Своей сестрой.

Когда она перестала дышать, он остался с ней, и я понял, что он будет держать ее еще не один час.

В кармане у него лежало два краденых яблока.

На сей раз они поступили умнее. Съели по одному каштану, а остальное распродали, обходя дом за домом.

— Если у вас есть несколько лишних пфеннигов, — говорила Лизель в каждом доме, — то у меня есть каштаны. — Так они наторговали шестнадцать монет.

— Ну, — осклабился Руди, — отомстим.

Под вечер они вернулись к лавке фрау Диллер, вошли, отхайльгитлерили и встали у прилавка.

— Опять леденцовая смесь? — Фрау Диллер усмехнулась — «шмунцелем», — на что они кивнули. На прилавок выплеснулись монеты, и челюсть фрау Диллер слегка отвисла.

— Да, фрау Диллер, — ответили они в один голос. — Леденцовую смесь, пожалуйста.

Обрамленный фюрер, казалось, гордился ими.

Ликование перед бурей.

На этом заканчивается ловкость рук хитреца, а потуги борца — нет. На одной руке у меня Лизель Мемингер, на другой — Макс Ванденбург. И скоро я хлопком соединю их. Потерпите еще несколько страниц.

Борец:

Если убьют до наступления ночи, по крайней мере, он умрет живым.

Путешествие на поезде осталось далеко позади, храпунья, скорее всего, едет дальше, кутаясь в вагон, ставший ей постелью. Теперь только шаги отделяют Макса от спасения. Шаги и мысли — и сомнения.

По карте, что была у него в голове, он дошел от Пазинга до Молькинга. Когда он увидал город, было уже поздно. Его ноги страшно гудели, но он был почти на месте — в самом опасном месте, где только можно оказаться. Протяни руку — и дотронешься.

Точно по описанию он нашел Мюнхен-штрассе и зашагал по тротуару.

Все напряглось.

Тлеющие лузы уличных фонарей.

Темные безразличные здания.

Ратуша стояла как здоровенный неповоротливый юнец-переросток. Кирха растворялась во тьме, чем выше он вел взглядом.