Уйдя из дома, племянница не только обрела свободу и утратила прежнее ласковое имя, но и подхватила сектантскую бациллу. Предохраняться от беременности – нельзя, показывать детей врачам – тоже, в детский сад и школу ходить необязательно. Старшая дочь, говорят, чуть не умерла от кишечного гриппа, но Лена и бровью не повела – бог дает, бог берет, а в конце жизни всех ждет смерть, или вы забыли?

На что Лена жила, Виктория не знала. Пыталась переводить ей деньги «до востребования», но переводы никто не запрашивал, они возвращались к отправителю. Мама Наташа советовала «не париться» – она с такой легкостью осваивала подростковый сленг, какая и не снилась Виктории, чувствительной к словам.

Слова, Египет, Маруся и львы – всегда рядом, неотменимые, как смерть в конце жизни. И ещё, конечно, студенты.

Поставив крест на писательстве, Виктория начала грешить статьями для глянцевых журналов. Писала трэвел – хотя давным-давно не бывала западнее Первоуральска – и психологию: она умела сформулировать и заострить проблему, а по ходу сочинения текста рождалось и решение, пусть не всегда убедительное.

Журналы охотно брали у Виктории статьи, бильд-редакторы подбирали соответствующие картинки – Эйфелева башня в огнях к заметке «Рождество в Париже», девушка с тревожным взглядом к статье «Вы ревнуете?».

Эта работа была лёгкой, бессмысленной и хорошо оплачиваемой – гонораров в те годы никто не задерживал. В одном популярном журнале, – том самом, где рекламные материалы заканчиваются на сто первой полосе, и только потом идёт редакционка – Виктории однажды выплатили одну и ту же сумму дважды, а текст – не опубликовали. Девушка честного – папиного! – воспитания, Виктория позвонила в редакцию, и сказала, что бухгалтерия ошиблась.

– Да и ладно! – рассмеялся в трубку редактор. – Считайте, это вам моральная компенсация. Мы ж не напечатали статью!

Золотые, тучные времена – жаль, что никто не осознавал тогда, что они тучные и золотые.

Сейчас такого просто быть не может – свои жалкие тысячи Виктория выцарапывает у издателя так, что пальцы потом горят и сочатся кровью: как в книжке про войну, где гестаповцы пытают партизан, загоняя иголки под ногти.

За студентов ей платит государство – пусть немного, но всегда вовремя, чуть ли не в один и тот же час первого числа каждого месяца. Виктория преподает в муниципальном вузе основы журналистского мастерства. Студенты здесь, в основном, иногородние – они мало знают, ничего не читают, но при этом умудряются писать лучше, чем «профессиональные журналисты».

В одну свою студентку – её зовут Алиса, робкий цветок из Ханты-Мансийска – Виктория почти что влюбляется. Когда Алиса пишет, робость оставляет её, а слова не разбегаются прочь, как дикие собаки, но смирно бегут у ноги, выстраиваются в нужных комбинациях а иногда совершают такие сложные кульбиты, каких не ждёшь не то что от собак, но даже от спортивных парашютистов в воздухе!

Со словами в России давно разучились управляться и профессиональные журналисты, и политики, и школьные учителя. Дело здесь не столько в грамотности, о которой так радеют кустарные писатели. Дело – в чувстве языка, которое не позволит использовать слово не по назначению.

Алиса управляет словами как опытный дрессировщик. Ни один лев не посмеет раскрыть на неё пасть – они ходят по кругу, подметают опилки своими хвостами (а надо – будут и чужими подметать!), прыгают в обруч и сидят на тумбе смирно, как будто и не львы они вовсе, а шахматные фигуры, сросшиеся с постаментом.

Виктория так хвалит Алису на занятиях, что другие студенты давно уже ненавидят скромный цветок из Ханты-Мансийска. И Маруся её тоже терпеть не может – мы живём в поистине удивительное время, когда личное знакомство с человеком вовсе не считается обязательным для того, чтобы его не любить.

Хватит растекаться мыслями, одергивает саму себя Виктория. Придётся на неделю найти замену в институте, а тексты она сможет редактировать в любой точке мира, где есть Интернет. Хвала нашему поистине удивительному времени.

Не успела допить холодный кофе, как Лена прислала ещё одно письмо, в нём – адрес Изидиной бабушки и просьба сообщить номер сберовской карты. Она тут же перечислит деньги на перелёт и срочное оформление визы.

– Я тоже поеду! – заявляет Маруся. – У меня отгулы.

– И я хочу в Париж, – говорит мама Наташа вечером. – Пускай на всех перечисляет.

5

Когда Маруся была совсем ещё маленькой девочкой, она любила не только маму. В детском сердце хватало места и на уличных собачек, и на бабушку с дедом, и на воспитательницу Флюру Баймухановну. С годами человеческое сердце становится всё меньше и меньше – усыхает оно, или «упаривается», как белокочанная капуста, которую сколько не нашинкуй, а бигуса всё равно выйдет мало. Но в детстве сердце у всех вместительное, щедрое, как лето.

Воспитательница Флюра Баймухановна была строгой, неулыбчивой и навеки преданной идеалам коммунизма даже после того, как коммунизм отменили. Но это другие могут просто взять – и отменить, а Флюра Баймухановна оказалась неспособна предать то, что однажды полюбила. Ленин был для Флюры Баймухановны богом, а с богами легко не расстаются. Поэтому в детском садике, где проводила свои дни Маруся, на утренниках по-прежнему славили Ильича – неважно, что в городе в то самое время сносили его статуи. Флюра Баймухановна не имела шанса спасти гипсовых ильичей от поругания, зато она могла сохранить имя вождя для вечности в детских головках – надежно упрятать, и пусть лежит там до лучших времён.

Камень на камень

Кирпич на кирпич

Умер наш Ленин

Владимир Ильич!

Шестилетняя Маруся (шелковое платье, прореженные верхние зубки, взрослые колготки, которые сама девочка с гордостью называла «скользкими») так радостно читала эти строчки, что Виктория, чувствительная, как уже было сказано, к словам, уточняла:

– Ты уверена, что нужно именно так читать это стихотворение?

Думала она при этом другое – уверена ли Флюра Баймухановна, что именно это стихотворение нужно читать на утреннике?

Маруся обижалась за воспитательницу, доказывая, что именно так и надо – с глубоким ударением на «у» в слове «умер».

Ленин был неотменим, и, скорее всего, до сих пор согревал своим присутствием мысли Флюры Баймухановны, если она, конечно, жива.

Это обстоятельство не интересует нынешнюю, взрослую Марусю (черный пиджачок, пожелтевшие от вечного чая зубы и тёплые колготки, мечта любой попадьи). Сердце дочери вмещало теперь одну-единственную любовь – к маме.

Для Виктории Марусино обожание было пыткой.

Ожидая посадки на рейс до Хельсинки (билеты покупали в последний момент, поэтому лететь пришлось, глядя на карту, криво), Виктория вымученно улыбалась попыткам Маруси завести интересный разговор.

Мама Наташа, скользнув через таможню, как туз в рукаве, подхватила шестилетнюю Изиду:

– Мы по магазинам!