— Не отдам! — зашипел Лисипицин, отчаянно сопротивляясь. Ему даже удалось выкрутиться, но против целой банды он был бессилен.

Через минуту ключи были отобраны, и Эдик, гнусно ухмыляясь, положил их себе в карман.

— Теперь уже я буду диктовать условия, понял?! "Семьдесят процентов!» — передразнил он Рудольфа Адольфыча. — Будешь еще благодарить, если я десять дам!

— Гад! Гад! Сволочь! — хрипел и ругался Лисипицин. — Ничего у тебя не выйдет! Ты с носом останешься, с носом! Вот увидишь, я тебе еще… — В этот момент на голову Лисипицина опустился здоровенный кулак Серого, и Рудольф Адольфыч замолчал, прикусив язык.

— За гада и за сволочь сниму еще пять процентов, — пообещал шеф, тяжело дыша. — А будешь возникать, вообще урою! Закопаю вместе с метлой!

Лисипицин встрепенулся. Отскочив в сторону, он показал браткам язык:

— Вы еще сами ко мне приползете, подонки долбаные! Сами! — И, прихватив метлу, бывший замдиректора бросился бежать.

— Здорово ты его, шеф! — ухмыльнулся Серый. — Нам лишних не надо!

— Точняк! — кивнул Толян. — Самим мало!

— А ты чего молчишь? — Эдик посмотрел на Коляна.

— Я не молчу, — сказал Колян. — Только, может, мы его зря так? Он все-таки местный, настучит начальству.

— Не настучит! — отмахнулся Эдик. — Он знает, что в случае чего… Короче, сегодня идем на дело.

— Э-э, шеф, так мы же ничего не знаем! — забеспокоился Серый. — Где рыжевье искать? Может, прихватить все-таки этого метельщика, он наверняка в курсе.

— Сами справимся, — отмахнулся Эдик. — У нас что, головы нет? А потом, я знаю, куда иду! — Шеф скорчил многозначительную гримасу. — Главное — мешки с собой захватить!

А Лисипицин в это время, не разбирая дороги, бежал домой.

— Сегодня же! — бормотал он вне себя от гнева. — Сегодня же вызову Брукбондскую ведьму! Мы еще посмотрим, чья возьмет! Вы у меня еще попляшете, сосунки, будете знать, с кем тягаться!..

— Только сейчас о тебе вспоминал! — сказал Евстигнеев, пропуская Костю в дом. — Давай-ка чайку, а? «Громовержца»! И с яичницей!

— Давай! — Костя махнул рукой и уселся за стол.

Евстигнеев поставил чайник на плиту и принялся колдовать над омлетом.

— Ты чего это такой всклоченный? — спросил он.

— Будешь тут всклоченным! — проворчал Костя. — Сейчас все расскажу. Вот чаю только выпью!..

— Я тоже не откажусь! — сладко промурлыкал Антуан, вылезая из-под стола.

— А тебе — молока, — сказал Костя.

— Вот еще! — фыркнул Антуан. — Я — как все!

— Сахару побольше? — съехидничал Костя.

Кот оскорбленно выгнул спину:

— Что я, Гаврила, что ли? Это ему все сахарок подавай!

— Ну вот и готово! — сказал Евстигнеев, разливая по чашкам странно пахнущий напиток и ставя сковородку с яичницей на стол. — А у меня к тебе разговор. Мне интересная мысль в голову пришла. Ты знаешь, что такое апельсин?

— В каком смысле? — удивился Костя.

— В прямом. Как переводится?

— Ну… Что-то вроде соснового яблока, — подумав, сказал Костя.

— Точно! — расцвел Евстигнеев. — Чувствуешь, какая мощь?! Сосновое яблоко! Вот где перспектива! И ведь никто бы не заметил, если б не я! Случайное словосочетание — это прямая подсказка к великому открытию. Сосна, ведь она — во! Ух! Сила! А если к ней яблоню привить? Да у нас все леса в сосновых яблоках будут! Кстати, это ведь по твоей части. Ты — лесник, тебе и карты в руки!

Костя покачал головой:

— Ничего не получится. Хотя… Черт! Интересная мысль!

— Вот и я говорю, что интересная! Почему бы не попробовать? Если не выйдет, позовем Шлоссера. Пусть шарахнет своим излучением, и все будет о'кей! Как даст тысяч двести рентген, так все привьется!

— Ладно, — сказал Костя, — обкумекаем. Ум хорошо, а три лучше.

— Не понял, но согласен, — сказал Евстигнеев. — Ты лучше выкладывай, что у тебя за проблемы. По физиономии вижу, что проблемы!

— Ну да, — сказал Костя нехотя. — Помнишь, мы на собрании говорили про бандитов? Я побывал там, в лесу, где они нагадили. Как Мамай прошел. А сейчас они в селе. Остановились у какой-то Маланьи.

— Ну и пусть живут, — сказал Евстигнеев, — нам-то что? И… мы ведь не можем их выгнать?

— Не можем, — согласился Костя. — Но вот скажи, чего им здесь делать?

— Отдыхать, — сказал Евстигнеев, — водку пить.

— А Степанидовна считает по-другому, — возразил Костя, — она уверена, что тут кроется преступный замысел!

— Бред, — возразил Евстигнеев, — паранойя. Видел я их главного, он же дебил! Подумай только, завалился к Шлоссеру за полночь и давай просить, чтобы Семеныч ему кряновскую тарелку продал!

— Что?! — Костя едва не разлил «Громовержец».

— Этого мало. Он ее, паразит, чуть не угнал! — И Евстигнеев во всех подробностях изложил вчерашнее происшествие.

— Вот видишь, — сказал Костя, — я прав. Что-то они замышляют. Может, сходить к ним и строго предупредить, а?

— Глупый ход, — возразил Евстигнеев. — Ты их только встревожишь, и они затаятся. За этими бандюгами нужно установить постоянное наблюдение!

— Кто может этим заняться? — сказал Костя. — Может, Жульетта?

— Не смеши! Она сейчас в хлопотах, гнездо для Марианны делает.

— Гнездо? — ахнул Костя.

— Ну да, — кивнул Евстигнеев, словно речь шла о чем-то заурядном, — надоело, говорит, яйца за ней подбирать, пусть несется где положено!

— Тогда, может, Петечкин и Васечкин?

— Мальчишки все время пропадают то на свалке, то в живом уголке. Будут они этим делом заниматься! — возразил Евстигнеев.

Неожиданно в разговор вмешался Антуан. Он вспрыгнул на стол, выгнул спину, потянулся, широко зевнул и, посмотрев сонными глазами на Костю, неожиданно предложил:

— Э… Мняу! А почему бы не последить мне-эу? За пачку, скажем, Петра-у?

— Вот! — в восторге воскликнул Евстигнеев. — Вот тебе готовый агент! Давай, подключайся, а хочешь, ещё кого-нибудь из своей братии пригласи. Установим круглосуточное наблюдение!

— Отлично! — обрадовался Костя. — Кстати, бабка тоже хочет их приструнить, но не говорит как. Обещает показать им кузькину мать!

— И это неплохо, — кивнул Евстигнеев, — нам чужие бандиты не нужны. У нас Лисипицин есть!

И все-таки какое-то неприятное ощущение от одного только присутствия в селе братков у Кости осталось. Даже то, что Антуан вызвался вести за ними слежку, не принесло заметного облегчения. Словно темное облачко повисло на ясном небе и никак не хотело уходить.