Артур никогда не заезжал в эти края и не видел таких гор. Казалось, здесь когда-то земля вспучивалась нарывами и лопалась, выворачиваясь наизнанку. Темная порода сочеталась с полосами цвета гноя, рубленые вершины упирались в серое небо. За холмами что-то горело: к небу тянулся столб бурого дыма. Еще один столб Артур разглядел впереди.

Грузовик подпрыгнул на ухабе и чиркнул брюхом о землю — Маузер выругался, помянув неведомых мутафагов. Притормозив, он прямо на руле разложил карту, удовлетворенно кивнул, вынул из кармана круглую тикающую штуковину — хронометр, у Лекса такая же была — и крикнул в вентилятор:

— Скоро на месте будем.

— Хорошо! — отозвался из кузова Курганник.

Теперь Артур понял, почему Маузер запретил есть перед отправлением: по таким дорогам можно и хребет по кускам растерять, не говоря уже о кишках, которые и так растрясло. Надрывная икота, доносящаяся из кузова, перекрывала даже рев мотора. Наконец Маузер затормозил, еще раз глянул на карту.

— Сидите тихо. Надо посмотреть, что на переправе. Я был здесь два сезона назад, все могло измениться.

— Ага, — Тимми перелез через Артура и спрыгнул на землю, — дружно молимся о том, чтобы мост не развалился!

Артур поскреб макушку, обросшую черной щетиной, потянулся и отворил дверь кузова. — пахнуло потом и немытыми телами.

— На сендере или пёхом? — обратился он к Маузеру.

— Пешком. Мы ж только посмотреть. Тут недалеко, километр-два, не больше.

— Не понял…

— Извини. — Маузер чиркнул зажигалкой, затянулся. — Ума не приложу, как можно забыть метрическую систему координат! Да и сезоны ваши… Ни деления на месяцы, ничего!

Артур лупал глазами и чувствовал себя идиотом. Похоже, лишь Тимми понял, о чем речь.

— Стемнеть не успеет, как мы вернемся, — перевел он. Поправил бандану и добавил: — Услышите стрельбу — спешите на выручку. Артур, ты оставайся, за нас не беспокойся — справимся.

Разведчики направились вперед, туда, где клубился то ли туман, то ли пар. Мужики, кряхтя, выбирались из кузова. Артур отстегнул от пояса флягу, хлебнул воды — она была горячей.

* * *

Разбитая дорога петляла меж скал, похожих на окаменевших исполинов. Местами поперек их каменных туш шли борозды расщелин, будто много сезонов назад тут кипела битва, и это не расщелины вовсе — следы когтей. Складчатая скала, нависающая над дорогой, обрывалась, словно ей перебили хребет топором. Вторую ее часть изъели дожди, еще немного — и останется груда камней.

А за этой грядой зияла бездонная пасть Разлома. Дышала паром в сезон дождей, свистела пойманными ветрами. Над чернотой покачивался навесной мост, сваренный из железнодорожных рельс, и казался детской лесенкой. Колыхнет ее ветер — и посыплются вниз ступеньки-рельсы, а следом — ограждение из арматуры.

Дорога вела к поселению у подножия округлой глыбы, которая не так давно по геологическим меркам была лавой. Деревня напоминала прибежище кетчеров: три каменных барака с жестяными крышами, возле моста две лачуги из кусков металла, напоминающие дозорные вышки без опор. Чуть в стороне ржавел самоход с откинутым капотом, просевший на передние колеса. Под драным брезентовым навесом томились два ездовых маниса, а у коновязи всхрапывал мерин. Бодро вращая лопастями, жужжал ветряк. Жители попрятались по домам.

Два человека — один невысокий, верткий, второй плечистый с длинными волосами и татуировкой в пол-лица, — притаившись за булыжником, ждали, когда высунется кто-нибудь из обитателей. Выскочила чумазая, загорелая до черноты девчушка лет семи, чихнула и, воровато оглядевшись, принялась кидать камешки в привязанных манисов. Ящеры шипели и высовывали раздвоенные языки.

Подав знак напарнику, длинноволосый мужчина с татуировкой на лице вышел из укрытия и, разведя руки, направился в деревню. Увидев его, девочка завизжала и бросилась в дом. На пороге появился суровый бородач в треуголке, с обрезом в руке.

— Добрый вечер, Гаврила, — проговорил татуированный. — Все еще держишься? Молодец.

— И тебе того же, Маузер! — Гаврила обнял гостя, приложил по спине. — Дай я посмотрю на тебя. Надолго ли?

— На ту сторону нужно. Много нас. Тимми! Мальчишка в бандане шагнул на дорогу, опустил пистолеты.

— Это и есть «много»? — Гаврила вскинул брови и сразу из сурового смотрителя переправы превратился в хлебосольного хозяина. — Может, чайку? Татуированный вынул из кармана круглую металлическую штуку, бросил мальчишке:

— Через полчаса веди сюда наших. Мальчишка кивнул и понесся прочь.

В доме хозяин расстелил на полу побитый молью домотканый ковер, набил трубку табаком. Жена — серая женщина неопределенного возраста — принесла поднос с чашками, источающими аромат цветов и трав, выложила на блюдце куски бурого сахара.

Татуированный не торопился. Он уважал странности Гаврилы и знал, что тот ценит его как информатора. Для владельца переправы нет ничего важнее сплетен. Глубоко затянувшись, Гаврила выпустил дым, передал трубку Маузеру и кивнул на радио:

— С утра молчит. Ночью Рон Балабол сказал: скоро «Радио-Пустошь» переименуют в «Радио-Омега». Представляешь? Маузер выпустил клуб горького дыма и ответил на незаданный вопрос:

— Колонны движутся к Москве, омеговцы угоняют мужиков на войну, в деревнях, оставшихся без кормильцев, последнее выгребают. Сам видел. Вроде бы у Омеги мир с Южным братством и Владыкой Московским. А еще говорят, что все, кто с генералом встречался, дуреют и некоторое время на себя не похожи.

— Вот же напасть! — Гаврила собрался было сплюнуть, но пожалел ковер и шумно хлебнул из чашки, кинул в рот сахар и с хрустом разжевал. — Чтоб их чума побила! А сам ты зачем к Москве? Бежать оттуда надо.

— Людей веду, предупрежу своих московских друзей, а потом — на восток. Да и самому не очень-то хочется с омеговцами встречаться. — Маузер потянулся к чашке, глотнул чай и вперился в черные узоры на красном ковре.

— Что за люди-то? — полюбопытствовал Гаврила.

— Дезертиры. Спасаются. Мост-то у тебя как?

— Починил. Сендер не пройдет, а вот человек — запросто.

Чай закончился, и Маузер с хозяйской трубкой во рту отправился на улицу. Миновал лачуги, шагнул на мост и задумчиво уставился в пасть Разлома.

Издалека донесся рык мотора, и вскоре во двор, пугая манисов, вкатился омеговский грузовик.

* * *

Грузовик с сендерами в кузове накрыли брезентом и оставили на попечение Гаврилы. Артур сомневался в его честности, хотя Маузер сказал: этому человеку можно верить. Что ему, Маузеру? Он, скорее всего, возвращаться не планирует. С каждым днем Артур все больше сомневался, что когда-нибудь увидит Нику и дочь. Не стоило поднимать бунт, ой не стоило!

За грузовик Гаврила предлагал собственный самоход на той стороне переправы. Обмен был неравноценный, но все понимали, что выбора нет.