Начинается новый этап моей жизни, который нужно пережить…

* * *

Под руководством доверенных зэков, незаконно наделенных полномочиями администрации (чего не сделаешь, лишь бы сбросить с себя часть работы!), мы, обстриженные и переодетые, строем идем в помещение карантина. Чем занимался начальник отряда, носивший звание капитана, остается для меня загадкой. Я часто вижу его мельком, когда он заходит в свой кабинет, расположенный в помещении адаптационного отряда. С нами он не общается никогда. Такой чести удостаиваются только дневальные, по совместительству являющиеся его прислугой. Помимо всего прочего, стратегической задачей дневальных является бесперебойное снабжение бессовестного капитана чаем, конфетами, шоколадом и другими сластями, которыми он великодушно угощает собирающихся у него на утреннее чаепитие начальников остальных отрядов. «А что делать? Приходится вертеться!» – делится своей «бедой» один из дневальных отряда, озабоченный, где бы достать съестное для начальника отряда. К слову сказать, явление это очень распространено в местах лишения свободы. Я еще не раз столкнусь с подобным и с удивлением обнаружу, что в некоторых колониях сотрудники не прочь отведать продукты, украденные у зэков практически со стола…

Мы заходим в небольшое помещение карантина, окруженное глухим бетонным забором. Здесь расположен небольшой дворик и спальное помещение, где проживают несколько дневальных. Я понимаю, почему не любят москвичей, и тоже начинаю ненавидеть отдельных представителей города, где сам родился и вырос. Дневальные все, как на подбор, из Москвы.

Саша Утюгов по кличке Утюг, бывший офицер ракетных военно-космических сил стратегического назначения, получил небольшой срок за торговлю наркотиками. Он давно нашел здесь пристанище и досиживает последние месяцы.

В дневальные, как правило, идут люди ущербные и наделенные непомерными амбициями, готовые за лишнюю пайку сотворить все что угодно. В обычной жизни, на свободе, они чаще всего ничего особенного из себя не представляют. Но здесь, при поддержке администрации, получив свой кусочек власти над людьми, показывают себя во всей красе.

Назар (Саша Назаров) на свободе жил вообще рядом со мной, в районе метро «Каховская». Глядя на его крохотного размера одежду, я прозвал его «человечком из детского мира». Ростом ниже ста шестидесяти сантиметров, с огромным цветным драконом, полностью не умещающимся на спине и посему захватившем переднюю часть его худенького тела, он сидел не в первый раз – за нанесение тяжких телесных повреждений и воровство. Получив должность дневального в колонии и в придачу возможность следить за порядком, он сам превратился в дракона и начал «летать», строя всевозможные козни и пакости осужденным.

Отдельная комната предназначена для старшего дневального карантина, или завхоза. По закону в карантине можно держать людей не больше двух недель. Чтобы избежать этого ограничения, администрация придумывает обходной маневр, создавая адаптационный отряд. По сути, это тот же карантин. Заключенные так их и называют между собой – верхний и нижний карантин.

Нас приводят в верхний карантин. Назар рассказывает о местных нравах и обычаях. Информирует о распорядке дня и воспитательных мероприятиях. Подъем в полшестого утра, зарядка, завтрак. В день положено три воспитательных мероприятия. Воспитывают здесь строевой подготовкой. Маршировки продолжаются час-полтора и отличаются особой тщательностью проведения. Я всегда удивлялся тому рвению, которое проявлял этот зэк – в общем-то, такой же осужденный, как и мы. Он без устали следил, как кто поднимает ноги, смотрел, чтобы все маршировали синхронно, в ногу. Казалось бы, ну пошагай, пройди перед штабом для галочки – и в барак. Но нет! Мы часами репетировали, шагали под его счет, замирали на месте, задерживая в воздухе ногу. Похоже, Виталий (так звали этого специализирующегося на маршировках дневального) получал несказанное удовольствие от этого процесса. Что он ощущал, какие чувства испытывал, когда, покручивая в руках цепочку, управлял этой массой зэков?

«На-аправо… На-алево… Стой, раз-два. Кру-угом!»

Уроженцу подмосковного города Люберцы Виталию было около двадцати лет. Он – убежденный скинхед и попал в колонию за нанесение тяжких телесных повреждений. Неграмотный и необразованный, Виталий был высочайшего мнения о себе. «Шагом марш!» – приказывал он, и толпа повиновалась. Уверенный в собственной исключительности, он любил поиздеваться над некоторыми зэками, всячески их оскорбляя. Из его уст я впервые услышал ранее незнакомое мне слово – «древолаз», имеющее сугубо негативную окраску и означающее крайнюю степень умственной отсталости.

«Обязательно после освобождения найду и завалю эту гадину!» – не раз слышал я относящиеся не только к Виталию и Назару, но и к другим дневальным угрозы. Говорили это люди, сидевшие отнюдь не за кражи и грабежи…

* * *

От центральных ворот под небольшим уклоном вниз через всю зону тянется аллея. Высокие березы радуют глаз. После почти трехлетнего пребывания в замкнутом пространстве радуешься каждому дереву, радуешься небу и солнцу. Испытываешь новые ощущения, когда ступаешь по земле. По обеим сторонам аллеи расположились церковь, штаб, клуб, бараки и локальные сектора. Проходя этот путь от начала до конца, мы упираемся в КПП и железные ворота промышленной зоны. На территории жилки (жилой зоны) есть еще малая промка, состоящая из нескольких швейных цехов.

«На месте сто-ой, раз-два! – растягивая слова, командует Виталий. – Кругом, шагом марш!»

«Ба-бах», – раздается страшный грохот, земля дрожит под ногами. Долго слышится гулкое эхо взрыва. Рядом с колонией находятся карьеры по добыче доломита. Сама же колония, построенная в пятидесятые годы военнопленными немцами, расположилась на дне низины, образовавшейся здесь в результате многолетней добычи руды.

Мы идем в обратную сторону, поднимаемся в горку и упираемся в стоящий перед воротами шлюза шлагбаум, оскалившийся устремленными в нашу сторону огромными шипами. Если вдруг кому-то взбредет в голову протаранить ворота, то он напорется на эту преграду. Мы одолеваем это расстояние сотни раз в день. Туда, сюда. Вверх, вниз. Мне удалось заставить себя полюбить это странное (не только бессмысленное, но и, очевидно, вредоносное) мероприятие. Я представил, что это своего рода физкультура и начал старательно выполнять упражнения. Лишенный активной жизни и набравший лишний вес, я стал стремительно худеть.

Стоит август 2007 года. Мы буквально обливаемся потом и приходим на территорию карантина мокрые с головы до ног. Умываться нельзя, так как это не предусматривается распорядком дня, утвержденным начальником колонии. Гигиенические процедуры – строго по расписанию, утром и вечером, по десять минут. Но и вечером нам не хватает на это времени. Два умывальника на двадцать зэков позволяют провести около раковины не более минуты. Дневальные, имеющие неслыханную привилегию заходить в барак, когда им вздумается, строго следят за соблюдением распорядка дня. Мы же, обычные зэки, в свободное от маршировок, уборок, погрузки и разгрузки время вынуждены просто стоять или ходить в окруженном бетонным забором дворике. Сидеть негде и не на чем. «И так уже сидите», – шутит дневальный. Можно сидеть на корточках. В другой колонии, где я попаду в похожие условия, сидеть на корточках категорически запрещалось, так как там это считалось обычаем преступного мира и воровской традицией.