Он задавал мне вопросы о России, он никак не мог понять, почему такая большая и богатая страна пребывает в состоянии непреходящей разрухи, он удивлялся, почему никто в России не озабочен поиском неординарных решений будущего благосостояния страны. Он говорил, что как Техас начал развиваться с развитием кондиционеров, так и Сибирь могла бы начать процветать, если бы топливо, на которое она так богата, было бы добыто из ее недр и использовано для обогрева этого огромного холодного пространства, но, сконцентрировавшись на своем бизнесе и личных делах, я как-то не проникалась грандиозностью этой перспективы и не могла толком объяснить ему, почему же такие очевидные вещи не проходят в России в жизнь...

Он писал мне длинные письма, пытаясь выразить в них свое мировоззрение, он говорил мне, что американский капитализм обречен, что скоро наступит его конец, поэтому он решил уйти из корпорации, где работал, продать свой дом, перевести деньги в золото и уехать в глушь, где собирался строить жилище из использованных автомобильных камер и пивных банок, жить там автономно, вырабатывая электроэнергию ветряком и солнечной батареей, пережидая грядущий катаклизм. А я никак не могла взять в толк, почему и при каких обстоятельствах американская экономика, наше святое святых и образец для подражания, способна будет в одночасье рухнуть; слушая его, я проявляла скептицизм, потому что дорого бы мы тут дали, чтобы хоть немного в такой обреченной экономике пожить.

Он называл меня своим другом, и, как человек ответственный, я ему отвечала, хотя дружба в России — совсем не то, что дружба в Америке, дружба в России — это годы бок о бок друг с другом, это общие легенды и предания, дружба в России — это то немногое, чего часто нет у других, а у нас пока еще есть.

И, не желая смириться, он хотел сделать для России хотя бы то, что в его собственных силах, он хотел помочь хотя бы одному конкретному человеку, и я нашла ему достойную кандидатуру — скромную девушку, торгующую на рынке конфетами, чтобы заработать на жизнь. И он послал ей посылку с зимними сапогами, в которых она нуждалась, но вместо изящных сапог на каблуках, какие носят в С.-Петербурге зимою, он послал ей теплые ботинки для горного туризма, считая, что они более всего подходят для русских суровых зим. И, получив ботинки, в которых, по ее мнению, можно было разве копать огород на даче, девушка не знала, что и ответить, и, огорченный ее молчанием, он решил, что на нее напали преступники, чтобы отнять ее замечательные сапоги.

И я чувствовала свою вину в том, что он хотел, но так и не смог ничем помочь нашей несчастной отчизне, и что я тоже не смогла помочь ему это сделать, и что наши миры так и не пересеклись.

И скоро мы потеряли друг друга из виду: он сейчас, наверное, строит свой новый дом из камер и банок и думает, как он будет пережидать в нем еще не разразившийся в Америке кризис, а на улицах С.-Петербурга, где я живу, уже гремят взрывы, и, пытаясь защититься от террористов, жильцы нашего дома составляют списки ночных дежурств.

И, как два атома, движущихся по разным орбитам, мы уносимся друг от друга все дальше и дальше, лишь однажды приблизившись друг к другу на то короткое время, что он мне писал...

Клиентов не было, и, входя в офис, Ксения наблюдала благостную картину: все ее работники были при деле, все изображали полную занятость, но по умиротворенным, расслабленным лицам было видно, что работы нет, вся эта бутафория создается лишь для соблюдения приличий.

Ксения сидела в своем кабинете — крошечной комнатке, с окном на садик, где среди золотой осенней листвы мирно гуляли по дорожкам пенсионеры, и думала, что все упирается в нее, только она может придумать сейчас что-то, что приведет к ним клиентов и деньги, несколько ее мальчиков и девочек в соседней комнате получают зарплату, которую она должна им обеспечить, а в случае отсутствия таковой они все изумленно и с ожиданием будут смотреть на нее, и никто не поможет.

С одной стороны, она уже к этому привыкла: ее муж, с которым они вместе создавали когда-то фирму, два года назад погиб в автокатастрофе: отказали тормоза у их совсем новой тогда машины; все говорили ей, что это не могло быть случайностью, она только жмурилась, не желая осознавать, тем не менее думая об этом ночами, гадая, кто, зачем, почему, не находя ответа. Ее муж был лидером в их бизнесе, все самое трудное брал на себя, не всегда посвящая ее в детали. Когда они с мужем работали вместе, она казалась себе бизнес-леди, приобрела отрывисто-командный тон, которым разговаривала со служащими, колесила по городу на машине, в сумке у нее разрывался мобильный телефон, вечера она проводила на презентациях — теперь она понимала, какие это все были игры, вся ответственность была на муже, многое, как она теперь понимала, он недоговаривал, оберегая ее, с улыбкой наблюдая, как она радуется, играя в крутую руководительницу.

Когда он погиб, ей стало понятно, почему он, прежде равнодушный к спиртному, последнее время помногу пил в выходные в ресторанах с приятелями, такими же, как он сам, бизнесменами и юристами, и просто выехав на дачу с нею вдвоем — ему надо было снять напряжение. Когда они познакомились с ним в самом начале перестройки, он был ученым-юристом, полиглотом, писал докторскую в области какого-то экзотического права, они встретились в университете, куда она привела сына-подростка поступать на юридический факультатив. Он стал ее вторым мужем, до встречи с ним она была бывшей офицерской женой, вернувшейся к маме после десяти лет мучений по гарнизонам с пьяницей первым мужем, за годы брака растерявшая все полученные в университете знания и умения, кроме ведения домашнего хозяйства и искусства сводить концы с концами на гроши. Ее новый муж говорил ей, однако, что она и сама не догадывается, на что способна, и вышло так, что открывать ей это пришлось уже без него.

Оставшись без него, она поняла, что их фирма стала ведущей юридической фирмой в городе не сама по себе, не благодаря средствам, затраченным на рекламу, не оттого, что с ними сотрудничали лучшие в городе адвокаты, а потому что ее муж обладал чутьем и нужными связями, он знал, за какие дела браться можно, а за какие — опасно, каким силам нельзя переходить дорогу, а если все же переходить, поддержкой каких других сил необходимо заручиться. Из-за этого его умения балансировать на острие, фирма существовала так долго, в ее клиентах числились крупнейшие предприятия города, и все же ее муж, в конце концов, наверное, сделал рискованный шаг, не заручившись нужной поддержкой.

Какое-то время дела фирмы шли еще по инерции в прежнем объеме, и, сидя одна в их бывшем с мужем офисе, Ксения думала и анализировала, а потом, решившись, отказалась от престижного офиса в центре, переехала в маленькое помещение ближе к окраине и объявила своим служащим, что их фирма снижает обороты и меняет профиль, отныне она будет заниматься делами не коммерческих предприятий, а частных лиц. Две трети сотрудников ушли, на это она и рассчитывала: Ксения понимала, что если даже ее умудренный в большом бизнесе муж, в конце концов, совершил ошибку, ей понадобится для того же самого значительно меньше времени, поэтому, чтобы выжить, ей следует опуститься на уровень ниже и, не затрагивая интересов могущественных лиц, начать работать так, как сумеет и сможет она сама. Она подумывала даже бросить бизнес вообще и, найдя какую-нибудь работу, вернуться к той жизни, которую вела прежде, но это было уже невозможно: ее сын учился на престижном платном факультете, деньги нужны были и чтобы расплатиться с долгами, набранными на покупку квартиры для сына, и дачи для мамы, и чтобы помогать сыну мужа от первого брака... Все эти обязанности, которые прежде исполнял ее муж, были теперь на ней, и она знала, что только от нее зависело благополучие, да и вся жизнь ее маленькой семьи.