Хеллингер (обращаясь к участнице): Знаешь, как это называется? Воссоединение.

Громкий смех в группе.

Хеллингер: Тебе это понятно?

Участница: Да, это понятно.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем.

Жена подошла к своему мужу, и они крепко обнялись.

Громкий смех в группе.

Хеллингер (обращаясь к участнице): В чем тут тайна?

Участница: Не хватало примирения.

Хеллингер: Ее верность теперь признана и ее любовь теперь признана. Теперь она стала больше.

Участница: Речь идет о мальчике 16 лет. Он живет в доме совместного проживания.

Хеллингер: Что такое «дом совместного проживания»?

Участница: Интернат. Родители разошлись. С отцом контакта нет, потому что мать этого не хочет. Мать сказала, что не может воспитывать его, потому что он такой трудный мальчик.

Хеллингер: А ты на чьей стороне?

Участница: Если бы я знала.

Хеллингер: Кому принадлежит твое сочувствие, твое неправильное сочувствие?

Когда участница колеблется с ответом: Я спрошу иначе: где решение?

Участница: У отца.

Хеллингер: Совершенно верно.

Обращаясь к группе: Но кажется, что аргументы матери она сделала своими собственными.

Участница качает головой: Нет.

Хеллингер: Нет? Тогда хорошо. Мы расставим это, чтобы проверить. Нам нужны мать, отец и ребенок.

Хеллингер выбирает заместителей для отца и матери и ставит их друг напротив друга. Заместителя ребенка он ставит к ним, немного в стороне, так что он стоит на некоторой дистанции от родителей.

Мальчик долго смотрит на мать, а потом немного отходит назад.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Он избегает матери, и он прав. Она зла.

Мальчик поворачивается к своему отцу, но время от времени все равно смотрит на мать. Потом он встает за спиной своего отца.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Теперь поставь его интернат, почувствуй сначала, где он должен стоять.

Участница выбирает заместительницу для интерната и ставит ее ближе к матери.

Хеллингер (обращаясь к участнице): А где стоишь ты?

Она сама становится в середину, на одинаковом расстоянии от матери и от отца. В это время интернат отворачивается от матери.

Хеллингер (обращаясь к группе): Она хитрая.

Обращаясь к участнице: А где ты стоишь на самом деле? Ты стоишь здесь.

Хеллингер ставит ее рядом с матерью.

Участница: Я хочу стоять ближе к интернату.

Хеллингер: Это все равно. Никакой разницы. А где твое настоящее место?

Хеллингер ставит ее рядом с отцом.

Хеллингер (обращаясь к заместителю мальчика): Как ты себя чувствуешь, когда она стоит здесь?

Мальчик: Лучше.

Хеллингер (обращаясь к заместительнице интерната): А как ты себя чувствуешь, когда она стоит здесь?

Интернат: Очень хорошо.

Хеллингер (обращаясь к матери): А как ты себя чувствуешь, когда она стоит здесь?

Мать: У меня меньше власти.

Хеллингер (обращаясь к участнице): Тебе это понятно?

Участница: Да.

Хеллингер (обращаясь к заместителям): Спасибо вам всем.

Обращаясь к группе: Это большое искусство, помогая, найти правильное место — место силы. Тогда не нужно делать много.

Хеллингер обращаясь к группе: Теперь я дам возможность задать вопросы.

Личное, системное, судьбоносное

Участница: В начале расстановки ты говоришь о личном и о системном и говоришь, что ты на это ориентируешься. Мне не совсем понятно, в чем здесь разница: когда речь идет о чем-то системном и когда о чем-то личном?

Хеллингер: Когда, например, кто-то смотрит на пол, мне самому не всегда ясно, идет ли речь о личной вине или о событии, в которое клиент втянут. Если это личное, я должен работать с этим как с личным. Или клиент перенимает что-то, что связано с системой. Тогда нужно работать системно. Но бывают и случаи личной ранней травмы, тогда надо работать с личным, а не с системой. Системный подход здесь не уместен.

И наоборот, если речь идет о системном, нельзя работать с личным. Иначе на клиента падет груз тех вещей, которые не имеют к нему отношения. Это опасно. Поэтому очень важно проводить различие между личным и системным.

Когда начинаешь работать с личным и не можешь двигаться дальше, это значит, нужно работать системно. А если не можешь двигаться дальше, работая системно?

Участница: Тогда это личное.

Хеллингер: Тогда это, возможно, судьбоносное. Тогда нужно учитывать более широкие взаимосвязи. Тогда нужно пойти еще на шаг дальше. Многое из того, что мы здесь видели, не было системным. Это было связано с судьбой. Метод, с помощью которого мы работаем — движения души, приводит нас на уровень судьбы.

Участница: Это то, что ты называешь «большее целое», т. е. более высокий уровень?

Хеллингер: Как ни назови. «Судьбоносное» — это, на мой взгляд, хорошее слово. Это то, что не поддается нашему влиянию, потому что оно слишком большое. Это то, к чему невозможно подойти при помощи определенного метода. Но если движение идет в том направлении, то судьба может иногда дать нам новое пространство. А это всегда пространство благоговения, перед которым мы останавливаемся в удивлении.

Движение продолжается

Участник. Твоя новая манера делать расстановки мне пока совершенно чужда, и я бы хотел спросить, не мог бы ты сказать об этом несколько общих слов, например о необходимости делать расстановки иначе.

Хеллингер: Семейная расстановка — это мощное движение, которое приносит очень много хорошего. Но это до тех пор движение, пока оно идет вперед. Иначе оно застынет. К сожалению, лучшее — враг хорошего.

Нетренированные участники

Участница: Мне часто приходится работать с людьми, которые не имеют опыта заместителей в расстановках. Я могу с ними работать этим методом? Работать с движениями души?

Хеллингер: Наилучшим образом. Серьезно. Потому что такие участники совершенно не подвержены влиянию никаких идей. Ты удивишься, как быстро они втянутся. С совершенно нетренированными участниками я получал наилучший опыт. Но если эти люди — терапевты, то есть опасность, что они будут вести себя как терапевты, так будто они хотят повлиять на что-то. Таких нужно менять. Это можно делать в любой момент.