Сны, которые снятся днем, да еще если спишь на солнце, вообще бывают странными. Но Ирине приснился очень странный сон.

Все началось с ветра. Она еще не понимала, что спит, и решила, что просто изменилась погода. Очень резко изменилась. Первый порыв был настолько сильным, что тополя на противоположном берегу протоки согнуло в дугу. По воде как будто песком бросили — протока вскипела, и цвет поверхности изменился с небесно-голубого на молочно-серый, хотя небо оставалось по-прежнему голубым. Должно быть, гроза начинается, подумала Ирина. Подошла грозовая туча. А я, пока купалась и загорала, не заметила ее за деревьями. На островах так часто бывает. Тем более что грозы идут обычно с запада, а как раз западного горизонта тут не видать совершенно. Не степь.

Однако версию о подкравшейся внезапно грозе вскоре пришлось оставить. Потому что к могучим порывам ветра добавились прочие, не менее странные природные явления. Сперва через протоку пролетело взявшееся невесть откуда облако разноцветных осенних листьев. В июне, в начале лета. Четко очерченное облако — и приземлилось, а, вернее, приводнилось, у самых ног Ирины, и все листья, до единого, тут же ушли под воду. Потом, когда обе ветлы, под которыми прикорнула Ирина, начали двигаться, корежась в странном ломаном танце, она наконец окончательно удостоверилась, что уснула, и стала с интересом смотреть, что будет дальше. Дальше началась полная фантасмагория. Водное зеркало раскрылось, и Ирина обрела способность видеть одновременно то, что происходит над и под водой. Под водой, у самого берега, стояла стая огромных, на щук похожих рыб, только это были не щуки. У них была бледная, лишенная чешуи кожа, длинные, на щучий манер вытянутые морды и огромные пасти с невероятным количеством зубов. Каждая была в длину не меньше трех метров, и Ирина, хотя и отдавала себе отчет, что спит, передернулась дрожью. Если эти рыбы стояли здесь все то время, пока она плавала, она может поздравить себя с редкой удачей. Если они чуть-чуть опоздали и подошли как раз в тот момент, когда она выбралась на берег, — тоже ничего хорошего. Ей еще плыть обратно на утлой резиновой лодчонке. И одного удара хвоста вот такой вот баклешки-переростка вполне достанет, чтобы Ирина оказалась в воде. А как щуки умеют — рыбы все-таки здорово были похожи на щук, несмотря на «лысую» шкуру, — хватать с поверхности, с кувшинок и тому подобных плавсредств, лягушек, Ирина знала не понаслышке. Видела как-то раз в детстве. Вот сидит на зеленом плоском листе лягушонок, и даже не у самого края. И — в доли секунды — всплеск, лист уходит под воду, лягушонок делает попытку прыгнуть, моментальный проблеск пятнистого щучьего тела, и все, только круги расходятся по воде, и плавает как ни в чем не бывало непотопляемый лист кувшинки.

Неожиданно для самой себя Ирина вдруг почувствовала, что на нее накатывает волна страшного, неконтролируемого бешенства. Она помнила, что это сон и что, если ее начнут по-настоящему есть, она, вероятнее всего, проснется. Она потянулась за пистолетом. Табельное оружие всегда под рукой. Пистолет был на месте, но когда она сняла его с предохранителя, навела на ближайшую рыбину и спустила курок, не последовало даже щелчка. Пистолет был как ватный, и здесь, на территории сна, стрелять отказывался. Ну, ничего. Ничего. Есть и более надежные средства. Механика во сне — вещь непредсказуемая. Обойдемся без механики. Ирина вынула из ножен длинный и узкий, наточенный до бритвенной остроты нож, встала и вошла в воду. Границы между воздухом и водой она, как и следовало ожидать, не почувствовала вовсе. Вода не мешала двигаться. Вода была как чуть более плотный, чуть более густой воздух. И чуть менее прозрачный. Ирина оттолкнулась ногами и пошла, поплыла вдоль песчаного дна, не заботясь о том, чтобы выныривать хотя бы время от времени. Вода со знакомым — свежим — ощущением заполнила легкие и как будто сообщила рукам и ногам дополнительную силу и ловкость. Рыбы, которые, если смотреть с берега, стояли, казалось, у самой кромки воды, отодвинулись теперь несколько глубже. То ли и впрямь отошли, то ли просто обман зрения.

Ирина вдруг увидела — вот именно увидела, а не услышала или поняла — их имя. Не написанное большими буквами на воде, нет конечно. А как будто впечатанное в самих этих рыб, в самую их сущность. Стражи границы. Они назывались стражами границы. Она удивилась — как раньше этого не знала. При одном только взгляде на этих рыб это имя должно было выплыть из памяти само собой. Они всегда так назывались. Ты же не станешь вспоминать, как называется сом. Или окунь.

Стражи границы сошлись теснее. Их брусковатые тела подрагивали от напряжения, плавники неслышно шевелились, борясь с боковым течением. Глаза, желтые крокодильи глаза, смотрели прямо на Ирину. Ирина подобралась, спустилась пониже, к самому дну, и, оттолкнувшись от него ногами и выставив перед собой нож, с невероятной, как ей показалось, скоростью, метнулась вперед, в атаку. Стражи границы разошлись, пропуская ее сквозь ряды, и нож никого из них не задел. Испугаться, что сейчас вода закипит и они бросятся на нее со всех сторон разом, и сверху, и снизу, и отовсюду, и она со своим ножом не успеет сделать ровным счетом ничего, Ирина не успела. Потому что, взмахнув руками и уйдя ко дну, чтобы обезопасить хоть одно потенциальное направление атаки, она увидела стройно, не по-рыбьи стройно вытянувшиеся в линейку бледные животы стражей границы. И неподвижные хвосты. Рыбы уходили. С какой-то безумной, невозможной в реальной воде скоростью, не шевеля ни единым плавником, сохраняя безупречный строй. Секунда — и вода была пуста.

Ирина каким-то образом оказалась опять на берегу, вложила нож в ножны и, дрожа всем телом, легла обратно на песок. Ощущение страшной, всепоглощающей опасности накрыло ее только сейчас. Песок был мягким и грел, и она начала успокаиваться, а потом поймала себя на том, что подставляет голову под чью-то руку, которая гладит и гладит ее по мокрым волосам, и от этого ей становится теплее и уютней на душе. Это еще что за новость, подумала Ирина, и закинула голову назад. И проснулась с криком.

Потому что рука, которую она там увидела, не была рукой человека. Пальцы были расставлены не так. И кожа была не такая. И по всей тыльной стороне, и выше, до локтя — а дальше Ирина увидеть не успела — рука была покрыта лоснящейся жесткой шерстью. И между пальцев — перепонки.

2 июля 1999 года. Волга. 15.21.

Запиликала рация. Ирина, еще не отошедшая ото сна — перед ней еще маячили в воздухе быстро расплывающиеся очертания шерстистой перепончатой лапы, — нажала на тумблер. Голос Ларькина сказал:

— Ирина?

— Да, я.

— С тобой все в порядке?

— В общем, да. А с чего такой вопрос?

— Что у тебя с голосом? Ничего не случилось?

— Да нет, нет, ничего особенного. Приеду — расскажу.

— Срочно возвращайся. И будь, пожалуйста, поосторожней. Очень тебя прошу.

— А что такое?

— Приедешь — расскажу. Ты далеко?

— Против течения — часа на полтора дороги.

— Тогда давай, ноги в руки, и на базу.

— Хорошо. Поняла.