у нее аллергия на солнце, то ли такая мода теперь: прийти при параде, чтоб постепенно все с себя снимать, включая приклеенные ресницы – ну такой стриптиз, он же перформанс.

Язык дизайна между тем читается ясно, как текст теми, кто умеет читать. В августе в старинном русском городке N я рассматривала прохожих. Все как один были одеты ужасающе. «Бедность», – говорили мне заезжие, как и я, гости. Нет, и богатые, и бедные – часть определенной культуры. А мимо культуры как мимо нот – профанация, имитация чего-то возвышенного, дорогостоящего, сложноустроенного. Пластмассовая копия мраморной античной скульптуры. Сумки из дешевого кожзама с логотипами дорогих марок, которые нелегалы раскладывают по площадям всего мира на простынях, чтоб быстро собрать контрафакт в узел и делать ноги при виде полиции. Но в них сила: «опущенные» на этих простынях бренды вынуждены менять свой традиционный дизайн, иначе покупатель от них отвернется.

Так вот в городке N женщины были одеты не в простые ситцевые платья, джинсы и свитер, скромную юбочку и маечку, как выглядела бы «культурная», без пафоса, бедность – нет, на них было, как из песни Высоцкого: «У тети Зины кофточка с драконами да змеями». Они шли расфуфыренные и гордые, что облачение их не случайно, подобрано цвет в цвет: сумочка, туфли, бусики, кофта, юбка. С люрексом, стразами, воланами, заклепками, бантиками – чтоб красиво и богато, хоть и качества вещевого рынка, из дешевого полиэстера. Они идут с работы слушать в кафе шансон. Кафе тоже не простые: украшены пластиковыми традесканциями и пальмой в пластмассовой кадке с пластмассовой землей, а большие гипсовые зайцы типа садовых гномов стоят у входа рядом с ионическими колоннами из папье-маше.

Этим людям страшно хочется красоты, но ее неоткуда взять. Можно было бы наладить поставки из большого города, пока не произошло «импортозамещение», всего на свете. Того, над чем потрудились дизайнеры, не обязательно дорогого, есть и дешевое, но для этого нужно видеть что-то кроме телевизора и друг друга. Нужно усилие – небольшое, но избыточное: «А у нас и так красота». Если б они меня спросили, что не так? чисто конкретно: что? – я не знала бы, как ответить.

Вспоминаю кабинеты советских чиновников: панели из ДСП до середины стены, на полу – акриловая красная дорожка. Казалось это ужасно уродливым. А скоммуниздили этот дизайн из британской палаты лордов. Стены, обитые дорогим деревом, красный ковер, лорды в париках заседают – самый что ни на есть образец для подражания. Но подражание вышло по анекдоту «Слышали ли вы Карузо?» – «Да, Изя напел».

По-польски «красота» – «урода»: уродилась, значит. По-русски, когда про ягоду говорят: «В этом году уродилась», – это значит, лучше обычного, а про человека: «В кого ты такая уродилась только!» Человек, отличающийся от окружения, рода, – «урод», «выродок» (выпавший из рода), «отродье» (отпавший от рода). «Народ» – это как на роду написано, природа – существующая при роде, при рождающихся нас. И вот этот мичуринским образом выращенный советский род тянет за собой в «бездну вкуса» следующие поколения. Никто же не хочет быть уродом.

Мужчины городка N одеваются как раз без претензий на красоту, но с претензией на идеологию. Футболки с надписями «СССР», «КГБ», наклейки на машинах «На Берлин», «Сотрудник советских спецслужб» (такую тоже видела) мелькают там и сям.

Культуре в СССР противостояли «комиссары в пыльных шлемах» и «Как мать вам говорю и как женщина». Они были в законе, а у культуры «чубы трещали», но вот что удивительно: они выжили и распространились, как борщевик, а культура потеряла уверенность в себе, совсем как те бренды, которые вынуждены были стать неопознаваемыми, чтоб отличаться от подделок.

В начале был сад

Я, как и человечество, возникла в райском саду. Только, в отличие от Евы, у меня была мама, а ее вроде бы вырастили из стволовых клеток ребра Адама. Но не исключено, что Адам и Ева – два румяных биоробота, которых удалось-таки сконструировать по образу и подобию. Теперь мы и сами умеем в этом роде, хотя остаемся созданиями с той же программой, что была написана в Эдеме. В детстве я ощущала себя по другую сторону творения: всё и все принадлежали мне, были моим производным. Мама была потому, что была я. И бабушка, и дед, благодаря которым и возник сад.

К моему появлению они начали готовиться, когда я была всего лишь запятой в утробе. Первым делом выхлопотали участок – из своего пекинского далека, где оба работали. Это была хорошая позиция для того, чтоб просить и получать: из самой дружеской заграницы, «русский с китайцем – братья навек». Они еще не знали, что Хрущев не продолжит линию Сталина, у которого Китай был на содержании и доверии, но к отъезду стали готовиться вовремя. Когда я родилась, Хрущев показал Мао кузькину мать. Из Китая бабушка с дедом привезли целый контейнер добра: детских вещей на пять лет вперед, шелковых картин и эмалевых ваз с райскими птицами и цветами – это же все надо было куда-то поместить. Так что без дачи всяко не обошлись бы. Участок выделили в легендарном месте – 41-й километр, напротив леса, где немцев остановили под Москвой.

Быстро построили маленький домик в дальнем углу участка, а в центре стали возводить большой, двухэтажный, с террасой, крыльцом, сенями, русской печью и двумя голландскими, второй этаж украсили балконом с резными перилами и нишей – в общем, целое произведение деревянного зодчества. Садом занялись не менее тщательно: сами по себе на участке росли березы, дубы и елки, а нужны были еще цветы всех доступных видов, яблони и груши, вишни и сливы, грядки с клубникой и редиской, кусты смородины и малины.

Такая подготовка не могла не вселить в меня чувство важности собственного появления на свет: мир создавали специально для меня. И еще придан был мне в пару мальчик Ванечка, родившийся в тот же день, что и я, и оказавшийся соседом. Мы бегали голышом по траве, и с этих наших полутора лет я себя помню – как картинку, видимую со стороны, что странно, но факт – до какого-то возраста, пока не пробудилось сознание, я себя помню именно взглядом извне. Вот я встречаю первые нежно-лиловые цветы, раскрывающиеся близко от земли, от нетерпения явить бесцветному миру краску. Это крокусы, но я еще не знаю, как они называются. У меня была игрушка – железный раскрашенный бутон на палочке. Если палочку вдвинуть под бутон, он с