По коридору, шатаясь, брела почти прозрачная девчушка, стриженная наголо.

— Тетя Наташа, я хочу водички…

— Иди ложись немедленно, я принесу тебе.

Это Аленка, Наташа знала, что ей десять лет и что до того, как она попала в руки врачей, девочка подвергалась насилию. Это выяснилось при санитарной обработке, когда ребенка принимали в больницу, и врачи, конечно же, немедленно сообщили в полицию и социальные службы. Но опросить Аленку пока не удалось, она слишком слаба, ее нельзя волновать. И сейчас, глядя на прозрачные руки девочки, Наташа чувствовала такую невероятную жалость к этому истерзанному ребенку, что невольно рука потянулась погладить ее по голове. Волосы девочки остригли, так как в них кишели вши и не было ни времени, ни возможности вывести их, проще и безопасней — остричь, и сейчас головка ребенка с отросшим ежиком рыжеватых волос смешно колючая.

— Как ты, детка?

— Хорошо…

Эти дети не жаловались. Они болели молча, безропотно, как маленькие старички, — они просто не верили, что на их жалобы кто-то обратит внимание. Наташа вернулась в ординаторскую, налила в Аленкину чашку сока из своего термоса — этот сок приготовила мама, она каждый день давала Наташе с собой целый термос свежеотжатого сока, и сейчас Наташа делилась им с Аленкой.

— Вкусно…

— Спи, Аленка. Завтра будет лучше, вот увидишь.

— Мне уже лучше.

Наташа даже не сразу поняла, что Аленка имеет в виду. Но через секунду внутренне содрогнулась: поистине страшной должна быть жизнь у ребенка, если ему в больнице, среди чужих людей лучше, чем дома. Наташа знает, что мать Аленки была одной из убитых в коридоре, а отец умер вчера, прикованный наручниками к кровати, — он подозревался в убийстве. Что теперь будет с девочкой, неизвестно, а она не интересуется, но Наташа понимает, что хуже, чем дома, ей уже не будет.

Кто-то из медсестер принес Аленке красивую Барби с набором одежек, и девочка из рук не выпускала это обретенное сокровище. Она и до больницы была истощена, а болезнь превратила Аленку в тень, но уже второй день она демонстрировала тенденцию к выздоровлению и постоянно играла своей новой куклой — первой в ее жизни.

На тумбочке у кровати лежал красивый буклет: глянцевые страницы, яркие картинки, а на обложке — роскошный полосатый кот. «Школа самосовершенствования „Нефертум“». Наташа пролистала буклет — ничего особенного, те же принципы, что у свидетелей Иеговы: обещания, яркие картинки, исполнение желаний, и лучшее, что было в этом буклете, это кот — удивительный, с шелковистой шубкой, которую так хотелось потрогать.

— Это мне Марина принесла, картинки красивые. — Аленка посмотрела на буклет. — Я тоже котиков люблю, они ласковые.

— Да, и красивые. — Наташа отложила буклет. — Отличные платья у твоей куколки. Надо ей кроватку и шкафчик купить, по-моему, я где-то видела такое, принесу тебе, хочешь?

Конечно, Аленка хотела, ее обычно колючие настороженные глаза на остреньком личике на миг стали совсем детскими, счастливыми.

— Тетя Наташа, мне очень хочется такого зайчика… Знаете, мягкого, маленького… Когда-то я видела у мальчика на улице.

— Погоди немного.

Наташа вышла из отделения и спустилась на первый этаж больницы, где располагались небольшие ларьки, работающие круглосуточно. Здесь продавали лекарства, средства гигиены, бахилы, соки и печенье и недорогие игрушки. Наташа купила у сонной продавщицы пакет яблочного сока и небольшого мягкого зайца, отчего-то розового. Подумав, присовокупила к игрушке блестящий браслетик из стекляруса. Положительные эмоции для пациентов важны не меньше, чем правильное лечение, но Наташа делает это не для успеха лечения, хотя и сама боится себе в этом признаться. Мысль о том, что будет с Аленкой дальше, очень тревожила ее.

Аленка ждала, укутавшись в одеяло. Наташа поставила сок на тумбочку и положила девочке на колени зайца и браслетик, и Аленкины глаза снова вспыхнули радостью.

— Спасибо…

— А теперь спи. — Наташа вновь погладила Аленку по стриженой голове. — Я тебе пакет сока открою, захочешь пить — наливай и пей, а сейчас засыпай, тебе нужно много спать.

Но Аленка уже надела браслетик и любовалась, вытянув перед собой ручонку, похожую на прутик.

— Блестит! — Она счастливо улыбнулась. — Тетя Наташа, а теперь ты будешь моей мамой?

Вопрос застал Наташу врасплох, она совершенно не ожидала такого поворота дела.

— Вряд ли мне позволят это. — Наташа укутала девочку и положила руку ей на голову. — Но я всегда буду помнить о тебе и постараюсь сделать так, чтобы тебе было хорошо.

Аленка кивнула и прижала к груди зайца, а Наташа вышла из палаты, пребывая в полнейшем смятении. Аленкин вопрос оказался неожиданным, она никогда не думала, что девочка может воспринять ее внимание таким образом, и что теперь с этим делать, Наташа не знала.

Олег спал. Наташа тихо вошла в бокс и села у его кровати, нащупала пульс, проверила температуру. Пациент явно шел на поправку, Наташа слушала его спокойное дыхание, а свет, льющийся сквозь стекло в двери из коридора, выхватил из темноты его светлые волосы. Наташе очень захотелось прикоснуться к ним, но она понимала: нельзя. Олег может проснуться, и кто знает, как он воспримет…

Ладонь Олега легла на ее пальцы.

— Боюсь, Геннадий Михайлович, нам с вами придется обратиться к вашему приятелю из полиции, этому красивому молодому человеку. — Анна Валентиновна ошарашила Генку перед самым своим уходом. — И будет лучше, если мы это сделаем если не сегодня, то завтра.

— Что случилось?!

Генка едва смог оторваться от работы — без Олега его накрыл жесточайший цейтнот.

— Анна Валентиновна, еще порцию скверных новостей я не вынесу, а теперь еще Маша запропала…

— Когда речь идет о недвижимости, Маша подождет. — Анна Валентиновна безжалостно припечатала Генку к стулу. — Как я вам и говорила, предыдущую сделку по этому зданию пытаются признать недействительной. И я только что узнала, что иск подан, но пока не принят судьей к производству, но дело даже не в этом. Дело в том, что я набралась наглости и позвонила в контору Малышева — там меня отчего-то еще помнят, и мне удалось пообщаться с Малышевым-старшим. Он был крайне удивлен, что его сын Олег представляет истца, ведь это очень большие деньги, как я уже вам говорила, а тут младший Малышев взял дело, а папаша об этом ничего не знает! Что-то здесь нечисто, понимаете? Малышев-старший попросил у меня номер скайпа и позвонил, попутно позвав в кабинет своего сына. Ему требовалось, чтобы молодой человек ответил на его вопросы, а тут я — живой, так сказать, свидетель. Сын начал мямлить что-то невразумительное, и вдруг Малышев-старший изменился в лице и сказал: «Анна Валентиновна, передайте своему клиенту мои искренние извинения, а что касается иска, то он будет немедленно отозван». И отключился, но я услышала напоследок, как он кричит сыну: «Я не позволю тебе снова влезть в это болото!» Так что происходит нечто нехорошее, и нужно обязательно выяснить, что именно.