И вдруг он вспомнил; что-то ухнуло вниз в груди, ноги словно окаменели и язык прилип к небу. Хотелось крикнуть Трэггану, уберечь от опасности! Но его бы остановил элиран, а Трэггану все равно не услышал бы, весь уйдя в поединок, слившись с врагом, чтобы понять и победить его. А если бы и услышал встревоженный крик, то это отвлекло бы его, он мог бы пропустить удар. И Мейчон не был уверен в своем предположении до конца — слишком нелепо все это было, невероятно.

Яд Каурры! Редчайший яд, действующий ровно через пять дней после отравления — сразу, молниеносно. Здоровый был человек — и вдруг упал замертво. Противоядия этому смертельному снадобью учителя с острова Брагги не знали. И никто никогда не пропитывал им оружия — в бою важна победа. Не смерть противника когда-то там через пять дней, а именно сейчас. И не обязательно в бою добиваешься смерти врага, хотя зачастую сражаются и ради этого. Важна победа. Другое дело, что мечи и кинжалы частенько смачивают в ядах мгновенного действия. Их-то запахи Мейчон помнил наизусть, а вот яда Каурры… Почему он так легкомысленно отнесся к ядам? Почему думал, что это не оружие воина, что не столкнется с ним? Потому, что для себя считал неприемлемым их использование? Он думал тогда о Сейс и о победе ради нее на Состязаниях Димоэта. О людской подлости — нет, не думал. Зря.

Значит, это не просто поединок — это заранее продуманное, изощренное убийство. Вряд ли его, Мейчона, намечали в жертву — он никому не известен. А Трэггану? Мог ли этот монах или кто-то, кто стоит за ним предполагать, что Трэггану будет у аддаканов в тот час и откликнется на вызов, не выдержит оскорблений? Да, мог. Значит, это убийство именно Трэггану.

На Мейчоне не было ни единой царапины после прошедшего боя, он избежал опасности. Но Трэггану… Трэггану пока — тоже. И, проклятые пустоши, нет твердой уверенности, что это именно яд Каурры — слишком мимолетен был запах, слишком плохо он его помнил. Это не мог быть запах какого-либо другого яда — Мейчон был уверен. Ядом Каурры нельзя отравить, подмешав в еду или питье — резкий запах насторожит кого угодно.

Но этот ли запах почувствовал он от меча рыжеволосого? Это мог быть запах какого-нибудь бальзама или еще чего-либо подобного. Однако, поверженный малкирец так резво схватил свой меч… Впрочем, этому есть и другое объяснение — он дорожил своим оружием. Вдруг бы Мейчон забрал его себе, иди потом, доказывай, что платить за трофеи должен монах Иераггу…

Что делать? Остановить бой, обратившись к элирану? Нет уверенности, что это именно яд Каурры. Да, если бы и была. Жрец четко сказал: допустимо любое оружие, кроме с использованием магии. Яд — не магия. Подлость — да, но не противоречит правилам. Ох уж эти незыблемые правила!

Мейчону оставалось лишь стонать от отчаяния и надеяться на то, что Трэггану, не позволит малкирцу нанести ни малейшего ранения. А почему нет? Трэггану спокоен, отбивает удары уверенно и хладнокровно.

Каждый из противников старался не допустить промаха, выжидая оплошности другого. Одноглазый малкирец сражался более длинным мечом и был настойчивее и злее, поэтому, под одобрительные крики толпы, он постепенно теснил Трэггану.

Мейчон видел, чего добивается рыжеволосый, но не мог предупредить друга. Хуже нет — вот так стоять и смотреть, лучше сражаться самому.

Враг стремился приблизить Трэггану к месту, где в лужице крови валялась, сжимающая палицу, мертвая кисть первого малкирца. Мейчон злился, что служащие ристалища не убрали ее, хотя понимал, что бой один; любой из двоих сражающихся может при желании этим оружием воспользоваться.

Малкирец добился-таки своего. Когда лужица с кистью оказалась прямо за спиной Трэггану, рыжеволосый сделал совершенно неожиданный выпад и, выставив щит, яростно пошел вперед. Трэггану отступил и поскользнулся.

У малкирца был один-единственный шанс закончить поединок победой. И он постарался не упустить возможность, которой так терпеливо добивался. Меч одноглазого устремился в упавшего противника.

Трэггану сумел отбить удар щитом, но не сосем удачно — клинок малкирца, скользнув по щиту, распорол противнику куртку на предплечье.

У Мейчона стало темно перед глазами. Он зажмурился.

Смерть угрожала другу — не только гипотетическая от яда, который, очень даже возможно, ему померещился, — но мгновенная от меча малкирца, нависшего над упавшим врагом.

Выпускник острова Брагги подумал, что лучше всего будет, если Трэггану сейчас крикнет о признании поражения. Тогда против одноглазого выйдет он, Мейчон, и разговор будет коротким.

Протиснув ноги между ног противника, Трэггану резко повернулся, повалив одноглазого на плиты ристалища. Малкирец не ожидал подобного, рухнул с грохотом на собственный тяжелый щит.

Трэггану мгновенно вскочил на ноги. Но и одноглазый боец уже встал, меч он, как и Трэггану, из рук не выпустил.

И Трэггану вдруг увидел перед собой не обезображенное лицо в тяжелом шлеме, из под которого торчат рыжие волосы, а пьяное лицо одного из тех бандитов, что ворвались тогда в замок в Кремане.

И он нанес удар — яростный, смертельный. За погибших братьев.

Малкирец не ожидал такого напора, но успел подставить щит.

Еще один удар — за прикованного к постели отца.

Малкирец отступил.

Еще удар — за погибшего командира Холкма. (На мгновение лицо противника превратилось для Трэггану в лицо мага Игшпрода).

Еще удар, удар, удар — за всех, кто сражался плечом к плечу с Трэггану, и переселился в царство мертвых, за тех, кого нет больше.

Малкирец растерялся, он едва успевал отражать удары; пот начал застилать ему глаза.

Удар, удар, удар — по щиту, по клинку — куда придется.

Прокаленная кожа на тяжелом щите малкирца лопнула, клинок Шажара с легкостью перерубил стальную полосу, крепящую доски щита, полетели щепки.

В ушах стоял сплошной рев толпы, озверевшей от такого неожиданного напора — словно проснулся и извергает накопившуюся ярость бешеный вулкан.

Удар, удар, не важно куда, пред глазами багровый туман.

За братьев, за отца, за… за всех!

Удар!

— Сдаюсь! — вдруг закричал малкирец, который уже не успевал за стремительным полетом клинка, хотя пока и держал удары; он словно забыл, что меч в его собственной руке длиннее, чем у противника. Он вообще забыл о своем мече.

Удар — за Холкма, за погибших друзей, тех кого любил и за тех, кого почти не знал.

— Сдаю-ю-юсь!

Щит почти раскололся. Малкирец побежал бы прочь от взбесившегося Трэггану, но остатки разума или животный инстинкт говорили — повернись к врагу спиной и все, смерть неизбежна.

— Сдаюсь!

Его крик утонул в безумном реве с трибун.

Но элиран Фуллэгу расслышал крик малкирца еще в первый раз. Он и его помощники подскочили сзади к Трэггану, схватили за руки, за шею. Оттащили.