Сибири. Да что там Сибирь! Белых чистокровных кобылиц Аргымая знал царский двор, видели в Лондоне и Париже… Аргымай хвастался: «Если пожелаю, я на своих белых кобылицах до самого бога доскачу, а в доказательство клок бороды у него вырву и привезу напоказ».

Слушать такие речи — и то страшно. А он, Аргымай Кульджин, не боялся ни бога и ни черта, ни Эрлика и ни Ульгеня, потому что первейший бог, по его разумению, — богатство, деньги. А значит, он, Аргымай Кульджин, и есть бог, или, по меньшей мере, наместник бога на алтайской земле — и в его власти изменять не только судьбы людей, но саму религию, если надо… Бок о бок с Аргымаем и Товаром Чекураковым — Тужелей и Чендеков, Суртаев и Шаткий, тоже богатые и сильные мира сего. Тут же Чевалков и Кайгородов, будущие военспецы Каракорума. А рядом с ними подполковник Катаев, приехавший из Томска вместе с Анучиным…

Василий Иванович сидит по правую руку от Гуркина, по главе стола, на председательском месте, лицо строгое, лоб с крутыми залысинами. Чуть подавшись вперед и положив подбородок на ладони, он с интересом разглядывает делегатов. Задерживает взгляд на Аргымае, тот улыбчиво сощуривается.

— Кто это? — повернулся к Гуркину.

— Аргымай Кульджин.

— А-а, так это и есть тот самый Аргымай, который разводит лучших в мире белых кобылиц? Это хорошо, что и Он здесь, — Анучин снял очки, тщательно протер, надел снова тихо сказал: — Начнем, Григорий Иванович? С богом!

Гуркин почувствовал, как горло сжалось от волнения, пришлось выждать немного, чтобы успокоиться, собраться С духом — и произнести первые слова:

— Граждане дорогой нашей родины, Голубого Алтая! Гад видеть вас и приветствовать в этом зале…

Делегаты отозвались дружными рукоплесканиями. И Гуркин еще с минуту выжидал, переводя взгляд с одного лица на другое — были среди них знакомые и незнакомые… В зале было прохладно, и люди сидели одетыми — в бараньих шубах и козьих дохах, в кафтанах и суконных зипунах… Запах овчины и табака витал в воздухе.

Аргымай тоже был в шубе, покрытой темно-синим плисом и окаймленной узкими полосками лошадиной кожи, на ногах у него остроносые, с широкими голенищами сапоги — черки. Сегодня Аргымай Кульджин — истинный алтаец. А бывает, вырядится под европейца — не подступишься.

Шумок в зале, вызванный первыми словами Гуркина, улегся, и Гуркин более уверенным и спокойным голосом продолжал:

— Прошло около года с тех пор, как в Бийске на первом съезде представителей инородческого населения была созвана Горная дума, и мне была оказана честь возглавить ее. Большие надежды мы возлагали на думу, но далеко не все наши надежды оправдались. И не наша в том вина. Горная дума всей душой желала добрых отношений с Бийским уездным земством, отстаивая лишь одно право — право на самоопределение алтайского народа. Однако бийское земство чинило этому всяческие препятствия — и выделение Горного Алтая в самостоятельный округ отодвигалось, откладывалось… И по сей день этот жизненно важный вопрос остается нерешенным. Вот почему Горная дума поставлена перед выбором: быть ей или не быть? Можем ли мы, граждане делегаты, равнодушно смотреть на это, мириться с таким положением?

— Хватит мириться! Сколько можно? — раздались голоса, заскрипели скамейки, качнулись головы. — Решать надо… Давайте решать!

Анучин подбадривающе кивнул Гуркину, как бы говоря: правильный тон, так и продолжайте. И Гуркин, понимая всю значимость этой минуты, продолжал с еще большим подъемом и воодушевлением:

— Степное население Бийского уезда не считается с вполне естественным желанием туземной части Алтая устроить свою жизнь так, как это более соответствует особенностям горного края. Ведь уже одно то, что территория Бийского уезда непомерно велика, а главное, разнохарактерна по своим климатическим, географическим и этнографическим особенностям, одно это наталкивает на мысль о выделении Горного Алтая… Но вчера этому препятствовало земство, сегодня этому препятствует Бийский совдеп.

Шумок недовольства опять пронесся, по залу:

— Отчего же совдеп чинит препятствия?

— Причин много, — ответил Гуркин. — Ходят даже такие слухи, будто инородцы решили вытеснить русских с Алтая. Но это абсурд! Законы для всех едины. И всякие слухи в этом направлении — провокационны. А если неоспоримое право народа такой большой площади как Горный Алтай на самоопределение кем-то превратно понято и по-своему истолковано, будем надеяться, что со временем нас правильно поймут и не осудят. Итак, граждане делегаты, с божьего благословения и благословения народа, пославшего нас на этот съезд, объявляю заседание открытым.

Первым приветствовал съезд священник Стефан Борисов. Речь его была стихотворной и заканчивалась мажорно, хотя и несколько туманно:

Алтай золотой,

Будь счастлив, родной!

И мир над тобой

Зажгется звездой…

Мира, однако, не предвиделось. Съезд проходил бурно. Правда, после доклада секретаря Горной думы Вильдгрубе о текущем положении делегаты немножко приуныли и даже растерялись: больно уж неутешительным был доклад, безрадостной выглядела картина, которую он нарисовал. Особенно тяжело обстояли дела с хлебом — и чтобы предотвратить голод и хоть как-то дотянуть до нового урожая, необходимо иметь пятьсот тысяч пудов… Пятьсот тысяч!

— А сколько запасено? — спросили из зала. — Или Горная дума не занимается этими делами?

— Занимается, — отвечал Вильдгрубе. — Григорий Иванович лично сам обращался в губернский продовольственный комитет за разрешением на покупку хлеба в соседних уездах. Инструктора думы Тюкин, Манеев и Степан Иванович Гуркин были командированы с этой целью в Змеиногорский, Кузнецкий и другие уезды. Но у нас мало средств. Сто тридцать тысяч рублей, собранных путем добровольного самообложения — вот и все. Этого, как вы понимаете, господа… — оговорился Вильдгрубе, смутился несколько и тут же поправился: — Это, граждане делегаты, капля в море. Нынче пуд пшеницы обходится в десять целковых Вот и посчитайте, сколько требуется…

— Положение трудное, — вставил Анучин, — но я уверен, что после съезда дела будут поправлены. Есть еще вопросы?

— Какие могут быть вопросы! — вскинул руку и даже привстал со своего места Аргымай. — Все ясно. Большевики разграбили, продали Россию, а теперь вот и до Алтая добираются… Можем ли мы это допустить?

— Нельзя допускать! — раздались в ответ выкрики.

— Пусть Бийский совдеп у себя хозяйничает! Анучин, в общем-то довольный ходом съезда, мягко пояснил:

— Бийский совдеп — это еще не все зло. А притеснение алтайского туземного населения длится давно. Очень давно. Знаете, кто такой Четов? — оглядел зал и чуть помедлил. — Полковник Четов был основателем Бикатунской крепости. Весной 1709 года, когда он эту крепость возводил, ему, наверное, и в голову не приходило что вскоре вырастет здесь город Бийск и станет одним из центров