они во мне пробуждали, были связаны с моим детством, с моими личными размышлениями и эмоциями. Алкоголь всколыхнул во мне эти чувства, они то выплескивались наружу, то возвращались в глубины души, сделав меня более сентиментальной. Мне приходилось контролировать эмоции, которые заставляли мое тело трепетать. Я танцевала с Эйстейном, отгораживаясь от всего, что меня окружало, ироническим настроем и наигранным весельем. А потом что-то произошло, какая-то вспышка — раз, и все! И я уже смотрела на все, что меня выводило из себя, другими глазами, увидела во всех этих людях, захмелевших, рассуждающих о педагогическом призвании, неуклюже пытающихся общаться, что-то невероятно комичное и в то же время прекрасное и удивительное. Мир вдруг стал невероятно прекрасным, а посреди него — я и Эйстейн. Все было замечательно.

Это преображение не превратило меня в одну из тех, кто был вокруг, но позволило мне сблизиться с Эйстейном. Потом в баре мы смеялись, перепутав бокалы; Вегард танцевал, прижавшись к учительнице из другой школы; я заметила спину Хелле, которая выходила на балкон с каким-то незнакомым мужчиной. Вскоре мы с Эйстейном оказались рядом с аппаратом для мороженого в коридоре отеля, между двумя картинами Моне или Мане в позолоченных рамах. У меня кружилась голова, когда я объясняла Эйстейну, что мы не можем отправиться в мой номер, а должны пойти к нему.

— Но почему же? — спросил он.

— Потому что Хелле спит в номере за стенкой.

Он изучающе посмотрел на меня с едва заметной улыбкой. Я вопросительно приподняла брови.

— Ну да, я немного флиртовал с Хелле, — признался он.

— А теперь ты решил немного пофлиртовать со мной? — игриво улыбнулась я. Он склонил голову набок и улыбнулся в ответ.

— Что ты об этом думаешь? — спросил он.

Позже он признался, что ему понравилась моя реакция, я была такой потрясающей. Открылась дверь, и какой-то человек вышел из нее и пошел в противоположном от нас направлении.

— Да не так уж много я об этом думаю, — ответила я. — А сейчас между вами что-то есть?

Он покачал головой.

— Хелле — чудесная женщина, — сказал он уже позже, когда мы оказались в постели в его номере. — Но между нами никогда не было ничего серьезного. Это просто недоразумение.

Мне понравилась его откровенность. А он добавил:

— Пожалуй, наши с тобой отношения — нечто большее, чем просто флирт.

На следующий день после окончания семинара я уезжала из гостиницы вместе с Хелле, к тому времени многие уже разъехались. Во мне росло беспокойство, я не слишком отчетливо понимала — насколько серьезно все это для меня, что думал Эйстейн о нас, как это воспримет Хелле, когда обо всем узнает. Все произошло как-то неожиданно. Он взял инициативу в свои руки, а я просто подчинилась. Или, как обычно, отреагировала стремительно и особенно не задумываясь, легко подстроившись под ситуацию. Я осознала, что, когда кто-то пытался поцеловать меня, моей естественной реакцией было на поцелуй ответить, и если я не успевала задуматься, назад пути уже не было.

У Хелле с собой был небольшой бордовый чемодан. Мы шли мимо витрины с детской обувью, закусочной, магазина с книгами, выставленными на стальных подставках у входа. Хелле стянула волосы на затылке, открыв шею с ниткой янтарных бус и уши с янтарными сережками. Я размышляла об Эйстейне, какой он серьезный, порядочный, зрелый мужчина. Разведен, но в этом нет его вины. Ночь с ним была такой яркой, мне захотелось, чтобы все повторилось. В поезде по дороге домой Хелле снова заговорила об Эйстейне.

— После того как мы с ним переспали, он смотрит на меня как на пустое место. Скажи, что мне нужно забыть его и больше не вспоминать.

— Да, это разумно, — отозвалась я.

— Говори же, — приказала она.

— Забудь его! — тут же выпалила я. — Не думай о нем больше!

И я помахала рукой прямо перед лицом Хелле, словно пытаясь выветрить воспоминания об Эйстейне из ее памяти.

Я не знала, как понять, когда мне нужно рассказать ей о том, что произошло, но у меня было ощущение, что в любом случае уже было слишком поздно. Или еще рано, я ведь не знала, будет ли у наших с ним отношений продолжение.

Когда мы сходили с поезда, на перроне толпилось много народу. Я чувствовала себя разбитой, меня трясло. Хелле достала с багажной полки свой чемоданчик и обмотала горло шарфом. Мы протискивались в толпе, и я мельком увидела Эйстейна и Харальда. Какой-то мужчина в шляпе шел быстрым шагом по перрону вдоль толпы людей и улыбался. Хелле повернулась и посмотрела на меня с такой теплотой, которой я от нее совершенно не ожидала. Что объединило нас? И как я не заметила этого? Она обняла меня и поблагодарила за прекрасную поездку. И я смогла только проговорить: «Удачи тебе!» — и еще: «Надеюсь, все образуется». А про себя подумала: «Все, доработаю до конца учебного года, там уже лето, и поищу какое-нибудь другое место».

Что-то совершенно другое, подумала я, спускаясь в подземку. Но что, что именно другое? А потом что-то кольнуло в груди, сердце забилось. Только я хотела встать на эскалатор, как чья-то рука легла на плечо и потянула меня назад, и страх сменился радостью, когда я вдруг поняла, что это Эйстейн.

— Поедем ко мне, — предложил он.

К нему домой, в Сагене. Восторг, в котором смешалось все: огонь свечей, звук раздвигаемых жалюзи, пуховые одеяла, запах его тела и мыла в ванной, дыхание возле самого уха, глоток холодного воздуха между поцелуями. Каждое из этих воспоминаний рождало чувство упоения всякий раз, когда я принимала душ, ехала на работу или ложилась в постель одна.

И все же. На прошлой неделе Хелле о нас узнала. Я ждала, что она как-нибудь упомянет имя Эйстейна, и я все расскажу ей сама. Мы были в учительской.

— Не знаешь, Эйстейн пойдет в пятницу пить пиво с нами? Его невозможно бывает понять, — сказала она.

И тогда я решилась.

— Я кое-что должна тебе сказать.

И рассказала обо всем, добавив в конце «прости, прости, прости».

— Ох, — только и сказала она, закрыла светло-голубой ланч-бокс, убрала его в сумку и вышла из учительской. После этого она не перестала со мной разговаривать, была любезной, но сдержанной.

В четверг, когда задувает холодный ветер, листва укрывает землю плотным ковром, а деревья стоят голые, по дороге в школу я думаю о Моргане и его трудностях с математикой — думаю как о конкретном событии, которое можно отследить во времени: