Допив кофе и коньяк, и выкурив еще одну сигарету, Илья закрыл входную страницу и, размышляя над тем, что бы это значило и какое отношение все это безобразие имеет, если, конечно, все-таки имеет, к нынешним событиям, отправился отдыхать.

6.

Потом Вадим, наконец, согрелся, но главное, вероятно, расслабился, потому что, как пролетели мимо Лесотехнической академии и выскочили на восьмирядное Выборгское шоссе, он помнил отчетливо, а то, как пронеслись мимо Сестрорецка – уже, как в тумане, но вот после Сестрорецка он уже не помнил ровным счетом ничего до тех пор, пока его не растолкали по прибытии на место. С трудом, разлепив глаза, и не слишком хорошо соображая со сна, что происходит, Реутов, тем не менее, послушно выбрался из теплого нутра машины в сырую холодную ночь. Машинально запахнул плотнее шерстяное одеяло, по-прежнему, остававшееся единственной его одеждой. Почувствовал под босыми ногами ледяную твердую землю, вдохнул запах осени и соснового леса, и вдруг увидел прямо перед собой водную гладь. В разрыв туч выглянула луна и покрытая рябью вода – сейчас он почувствовал, что дует довольно сильный ветер – засверкала волшебным серебром. И вот какая странность, вид озера и темных деревьев на противоположном берегу, оказался тем спусковым механизмом, который вдруг и сразу, как электрический прибор при подаче энергии, включил его сознание. Вадим окончательно проснулся, вспомнил предшествующие данному моменту события, почувствовал холод и голод, и осознал, наконец, в какое невероятное дерьмо влип. На мгновение ему даже жарко стало, и чуть ли не пот горячий на лбу выступил, но он был сейчас не один, и это решило все. Если мнение Давида и Лилиан его, по большому счету, волновало не слишком сильно – во всяком случае, пока – то "потечь" перед Полиной, означало бы катастрофу. Никак не меньше.

К счастью, продолжения этот мгновенный приступ паники не имел. Реутова отвлекли, и хорошо, что так, а то вполне мог случиться конфуз, да еще какой!

– Давайте, все в дом! – Крикнула Полина с порога, где она уже несколько минут возилась с многочисленными замками.

Вадим оглянулся, увидел темную громаду дома, распахнутую дверь, и исчезающую в сплотившемся за ней мраке фигуру Полины, а еще через мгновение в глубине дома вспыхнул яркий – особенно по контрасту с окружающей тьмой – электрический свет, и призыв его был столь силен, что Реутов, забыв обо всем, бросился вперед. Пара минут, проведенных им "на свежем воздухе", не только и не столько взбодрили его, сколько вернули в первоначальное состояние, когда в голове сумбур, а в теле холодная ломота и боль. Однако не успел он прошлепать босыми, в конец окоченевшими ступнями по деревянным ступенькам лестницы, ведущей к высоко расположенным дверям, и, нечувствительно миновав просторную прихожую, оказаться в большой, наполненной светом комнате – зале – как тут же выяснилось, что испытания тела и духа на этом отнюдь не закончились. Проскользнувшая мимо него Полина, громыхнула во дворе задними дверями Коча и что-то там начала ворочать. Позволить ей таскать тяжести, а именно это она, по-видимому, и собиралась делать, Реутов, естественно, не мог. И поэтому, даже не задумавшись, а на кой черт, этим вообще сейчас нужно заниматься, снова отправился в ночь, чтобы перехватить из рук Полины внушительных размеров тюк, тащить который ему самому пришлось одной рукой, потому что другой следовало придерживать, норовившее съехать с плеч или распахнуться, одеяло. Тюк при ближайшем рассмотрении оказался большой спортивной сумкой, которую, пришлось отволакивать на кухню. "Там еда!" – бросила на бегу снова обогнавшая его Полина, взявшая в замен "утраченной" какую-то другую, правда, меньших размеров сумку. Впрочем, поработать носильщиками пришлось всем. В грузовом отделении внедорожника оказались припасены многие важные и полезные вещи, о которых – вот ведь женщины! – Лилиан и Полина не забыли побеспокоиться. Нашлась там даже одежда для мужчин, захваченная, как выяснилось, только потому, что предполагалось, что та одежда, которая будет на них, промокнет после заплыва или вообще будет выброшена, поскольку плыть в вечерних костюмах не сподручно. Так что, в качестве утешительного приза Вадим тут же получил полиэтиленовые упаковки с бельем и носками, джинсы, рубашку и свитер, и даже вполне приличные "солдатские" ботинки, и немедля отправился в соседнюю комнату одеваться.

– Надеюсь, все будет впору, – с выражением растерянности на лице и оттенком неуверенности в голосе, сказала ему вслед Полина и даже сделала какое-то неловкое движение, как будто собиралась пойти вместе с ним, но в последний момент, сдержала свой несколько странный порыв. И то верно, голым она его уже сегодня видела.

Смежная комната оказалась курительной, обставленной в стиле начала века. Не смотря на свое состояние, а, возможно, как раз вследствие оного, Реутов замечал сейчас массу совершенно второстепенных, и никому – и, прежде всего, ему самому – не нужных и не интересных вещей. Он обратил, например, внимание на тот факт, что дачей этот дом назвать можно было только по традиции, потому что и по размерам и по внутреннему обустройству это скорее было настоящее имение, в старом, несколько утратившем уже аромат эпохи значении этого слова. Паркетные полы, лепнина на потолке, обивочная ткань вместо обоев, и старинная, но в отличном состоянии, мебель, удобная и основательная. Если бы здесь еще не было так холодно, то и вовсе могло померещиться, что попал в рай земной, особенно после тех мест, где ему привелось побывать накануне. Впрочем, думать об этом – во всяком случае, пока – Вадим себе запретил, положив решать проблемы по мере их поступления. А на первом месте стояла пока необходимость привести себя в божеский вид и, по-возможности, согреться.

Надо сказать, что женщин Реутов знал плохо. Возможно – и даже, скорее всего – виноват в этом был он сам, потому что даже те немногие женщины, которые задержались рядом с ним на относительно продолжительное время, так и остались для него непонятными и, по большому счету, неизвестными существами. Но, с другой стороны, каждый раз, когда он становился свидетелем проявлений их особой, как он считал про себя, чисто женской природы, Вадим испытывал удивление, граничащее с растерянностью. Ну, как, в самом деле, можно купить человеку одежду – без примерки! – да еще такую, которая будет ему в самый раз, если даже сам он, и притом, примеряя, никогда этого без нервотрепки сделать не мог? Тем не менее, все, что приготовила Полина, оказалось ему впору.

"Просто сюрреализм какой-то!" – с почти детским восхищением подумал он, завязывая шнурки на ботинках.

Однако, сюрреализм, или нет, а следовало признать, что одетым быть оказалось гораздо приятнее, чем раздетым. И теплее, и, что самое главное, по самоощущению лучше.

Между тем, в зале, куда он вернулся, Реутова поджидала следующая по очереди житейская проблема, не меньшей важности, впрочем, чем одежда или хлеб насущный. Дело в том, что в комнате этой был не только сразу бросающийся в глаза входящему камин с затейливой решеткой кастлинского литья, но еще и печь голландка, облицованная кобальтовой метлахской плиткой, имелась. Однако оба эти источника тепла, как, впрочем, и кухонная плита, были сейчас холодны, а дом, судя по слою пыли на мебели и полу, простоял закрытым, как минимум, несколько месяцев. И если июнь и июль выдались на северо-западе относительно теплыми, то август и сентябрь, как водится, были холодными и дождливыми. И холодно здесь сейчас было лишь немногим меньше, чем на улице. Так что, дом следовало бы протопить.