Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Англичанин, хозяин свечного магазина в старом порту, беседовал о чем-то у стойки с барменом, две пожилые женщины, родственницы владельца ресторана, вязали у дальней стены. Вошла собака, посмотрела на нас и ретировалась, свернув хвост колечком.
— И когда это случилось?
— Почти триста лет тому назад.
— А звучит так современно. Только теперь был бы не епископ, а репортер «Миррор».
— Вот почему я и захотел написать эту биографию. Прошлое меня совершенно не интересует. Я не люблю костюмированных балов.
Чтобы завоевать чье-то доверие, обычно приходится прибегать к средствам, которые используют мужчины, стремясь соблазнить женщину. К желанной цели они идут долгим, кружным путем, стараются разжечь интерес к себе, развлечь женщину, пока, наконец, не наступает время решительного прорыва. У нас оно наступило: так мне отчего-то показалось, когда просматривал принесенный счет.
— Интересно, где сейчас Питер? — услышал я и без паузы спросил:
— Что между вами происходит?
— Пойдемте, — она уже собралась подняться.
— Мне надо получить сдачу.
В «Лу-Лу» гораздо проще поесть, чем расплатиться по счету. Все мигом куда-то исчезли: пожилые женщины, что вязали у дальней стены, тетка хозяйки, которая помогала накрывать стол, сама Лу-Лу, ее муж в синем свитере. Если бы собака не убежала раньше, она бы подошла, увидев, как я достаю бумажник.
— Я забыл, вы, кажется, сказали мне, что он несчастлив.
— Пожалуйста, пожалуйста, найдите кого-нибудь, чтобы мы могли уйти.
Я разыскал тетушку Лу-Лу на кухне и расплатился. Когда мы направлялись к двери, все вернулись, даже собака.
На улице я спросил мою спутницу, хочет ли она пойти в отель.
— Пока нет… но я отрываю вас от работы.
— Я никогда не работаю после того, как выпью. Вот почему люблю начинать рано. Чтобы поскорее добраться до первого стаканчика.
Она сказала, что практически не видела Антиба, за исключением крепостных валов, пляжа и маяка, вот я и повел ее узкими боковыми улочками, где на окнах, как в Неаполе, висит выстиранное белье и с тротуара можно заглянуть в маленькие комнатушки, битком набитые детьми и внуками. Там, где когда-то жили дворяне, на дверных арках красовались каменные гербы, дорогу загромождали бочки с вином, на мостовых дети играли в футбол. В комнатке на первом этаже мужчина разрисовывал ужасную керамику, которая потом отправлялась в Валлори для продажи туристам: пятнистые розовые лягушки, муаровые рыбы и свиньи-копилки.
— Давайте вернемся к морю, — предложила она.
Мы вернулись к жаркому солнцу, освещавшему бастион, и вновь у меня возникло желание рассказать ей о своих опасениях, но я промолчал, представив себе, как она будет смотреть мне в глаза, не понимая, о чем я толкую. Она села на стену, и ее длинные ноги в обтягивающих черных брючках свесились вниз, как рождественские чулки.
— Я не жалею, что вышла замуж за Питера.
А мне тут же вспомнилась песня Эдит Пиаф «Je ne regrette rien»[46]. Типичная фраза, из тех, что поют или произносят с вызовом.
— Вы должны увезти его домой, — с трудом произнес я, но подумал: а что бы произошло, если б я сказал: «Вы вышли замуж за человека, который любит только мужчин, и сегодня он отправился на пикник со своими дружками. Я на тридцать лет старше вас, но, по крайней мере, всегда предпочитал женщин. Я влюбился в вас, и мы можем провести вместе несколько лет, о которых у вас останутся хорошие воспоминания, когда вы уйдете от меня к более молодому мужчине». Но только и выдавил: — Он, должно быть, скучает по родным краям и прогулкам верхом.
— Хочется надеяться, что вы правы, но в действительности все гораздо хуже.
Неужто она все-таки догадалась, в чем проблема? Я ждал объяснений. Происходящее в определенной степени напоминало роман, финал которого еще не предрешен: он мог обернуться комедией или трагедией. Если она осознает, в какой оказалась ситуации, это трагедия; если ничего не замечает и не понимает — комедия, даже фарс… А сейчас разыгрывалась сцена между юной девушкой, слишком наивной, чтобы сложить два и два, и мужчиной, слишком старым, чтобы набраться храбрости и все ей объяснить. Тогда я предпочел бы трагедию. Надеялся, что так и случится.
— Нам не удалось узнать друг друга до приезда сюда. Вы понимаете, вечеринки по выходным, иногда театр… и, разумеется, прогулки верхом.
Я не знал, к чему она клонит.
— Начало семейной жизни, — сказал я, — всегда сложный период. Вас вырывают из привычной обстановки и оставляют вдвоем после торжественной церемонии… почти как двух животных, которые раньше не видели друг друга, а теперь заперты в одной клетке.
— Сейчас мы все время вместе, и он меня не любит.
— Вы преувеличиваете.
— Нет, — отрезала она, потом продолжила с тоской в голосе. — Я не шокирую вас, если кое-что расскажу? Мне больше не с кем поговорить.
— После пятидесяти прожитых лет я готов поклясться, что шокировать меня невозможно.
— Мы не занимались любовью… как дóлжно, ни разу с того момента, как приехали сюда.
— Что значит… «как дóлжно»?
— Он начинает, но не заканчивает; ничего не происходит.
Мне стало как-то не по себе.
— Рочестер писал об этом. В стихотворении «Несовершенное наслаждение». — Я зачем-то упомянул о творчестве поэта. Может, как психоаналитик, хотел дать ей понять, что с такой проблемой приходилось сталкиваться и другим. — Это может случиться с кем угодно.
— Но это не его вина, — твердо заявила она. — Моя. Я это знаю. Ему просто не нравится мое тело.
— Поздновато, знаете ли, для таких открытий.
— До приезда сюда он никогда не видел меня обнаженной. — С такой искренностью девушки обычно рассказывают все своим врачам — я уверен, она меня и воспринимала как врача.
— Все дело в синдроме ожидания неудачи, который практически всегда присутствует в первую ночь. А если мужчина волнуется (вы должны понимать, как это ранит его гордость), избавление от этого синдрома может затянуться на многие дни, даже недели. — И я начал рассказывать о моей давнишней любовнице: мы оставались вместе очень долгое время, но в начале, в первые две недели, у меня ничего не получалось — очень уж я стремился к тому, чтобы добиться желаемого.
— У вас все было по-другому. Вы же не испытывали ненависти к ее телу.
— Вы делает из мухи слона.