Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну что, теперь ты образумилась? Если ты еще раз попытаешься от меня убежать, я отрежу тебе руку!
Я ничего не ответила. Он покопался в своих вещах и подошел ко мне с маленькой бутылочкой, в которой находилась кислота.
— Ты попробуешь это еще разок, а то, похоже, ты еще не все поняла.
Я не знаю, что тогда на меня нашло, но я вдруг — хотя и с трудом — поднялась на ноги и посмотрела ему прямо в глаза.
— А-а, ты хочешь обжечь меня кислотой? Ну что ж, я могу сделать это и сама. Да, я мерзавка, и сейчас я тебе это продемонстрирую!
Я выхватила у него из рук бутылочку, а затем схватила лежавшую на столе тряпку, брызнула себе на руку кислотой и начала растирать ее тряпкой по коже. Боль была ужасной — как и в прошлый раз. Моя рука сильно дрожала, но я упорно терла тряпкой по другой ладони, сдирая с нее кожу. Я терла, добираясь до самых труднодоступных уголков, как учила меня Старушка.
Старик стоял с оторопелым видом и, не шевелясь, смотрел на меня.
Наконец он мне сказал:
— Ну все, прекрати. Этого достаточно!
Я поняла, что на этот раз выиграла, что я его «поимела».
Ситуация изменилась. Бить меня, издеваться надо мной — это уже не работало: я больше не боялась Старика. Кроме того, я чувствовала, что забеременела, но не от него, а от другого негодяя. Я — сама не знаю почему — чувствовала себя счастливой и свободной впервые в жизни. Я знаю, что это трудно понять, но меня в тот момент и в самом деле охватило ощущение счастья. Я была довольна тем, что обдурила их обоих — и Старушку, и Старика.
Я повернулась к Старику и, глядя ему прямо в глаза, сказала:
— Я хочу, чтобы Марианна стала моей подругой и чтобы она жила здесь!
Старик не нашелся что ответить. Он стоял, опустив руки, и смотрел на меня так, будто не узнавал. Наконец он пожал плечами. Я пошла мыть руки под краном, имевшимся у нас во дворе. Я чувствовала на своей спине его взгляд, чувствовала исходивший от него запах — запах пота и… пожилого мужчины. А еще это был запах страха.
— Хорошо! — крикнул мне Старик. — А теперь давай иди на чердак!
— Сейчас пойду. Но когда я оттуда выйду, я хочу, чтобы Марианна была здесь.
— А почему ты думаешь, что Марианна согласится переехать сюда?
— У нее нелады с родителями, и она хочет от них уйти, но не знает куда. Она мне об этом говорила. Она могла бы поселиться здесь, в автофургоне.
— Так было бы лучше всего!
Я вернулась на чердак. Старик на этот раз меня привязывать не стал, и я коротала время в обществе своего Волчонка, который лизал мне руки, чтобы на них побыстрее зажили раны. Я ждала Марианну.
Я ждала ее совсем не так, как раньше — годами — ждала своего брата Брюно, надеясь, что он приедет и увезет меня куда-нибудь подальше от Старика. Теперь я уже осознавала, что никогда не смогу убежать, что никто не придет мне на помощь и что я связана со Стариком неразрывной связью. Поэтому мне просто был нужен кто-то, кто помогал бы мне его выносить.
Появление в моей жизни Волчонка подсказало мне, что нужно делать.
Я ждала Марианну, потому что она была первым и единственным человеком, отнесшимся ко мне по-человечески.
На этот раз я сидела взаперти уже не так долго, как раньше, однако, когда я возобновила работу на стоянке супермаркета, мой живот уже начал округляться. Марианна ежедневно приходила меня навестить, и Старик позволял ей со мной разговаривать. Он и сам время от времени весело болтал с ней.
Я, конечно, догадывалась о том, что у Старика на уме. Марианна частенько расспрашивала меня о моих взаимоотношениях с отцом, но я не решилась ей ни в чем признаться. Я просто сказала ей, что он иногда за мной подсматривает, когда я переодеваюсь. Марианна решила, что он просто любит глазеть на голых девок, и ей поначалу даже в голову не приходило, что он отец моих детей.
Однако как-то раз, когда один из многочисленных приятелей приехал навестить Старика на стоянку супермаркета, Марианна принялась меня расспрашивать.
— Так этот мужчина — твой сожитель, да? Это он отец твоих детей?
— Э-э… да.
— А-а, уж пусть лучше так! А то тут люди такое рассказывают…
— И что же они рассказывают?
— Ничего. Ничего.
Марианна стала приезжать к нам домой, причем все чаще и чаще, и познакомилась с моими детьми. Старушке она не понравилась, однако девушка за словом в карман не лезла и просто посылала Старушку к черту, когда та говорила ей что-нибудь нелицеприятное — например, про ее внешний вид или про манеру смеяться. Марианна была хохотушкой, и это меняло психологическую атмосферу в нашем доме. Даже мои дети — дикие, как выводок дворовых котят, — и те не могли не заразиться ее веселостью.
Однако больше всего внимания она уделяла мне, и это меня очень радовало. Еще никто не заботился обо мне так, как она.
Прежде всего она научила меня, как нужно одеваться.
— Ты не должна ходить целыми днями в каком-то тряпье. Почему ты никогда не носишь лифчика и трусиков?
— Старик не хочет, чтобы я их носила.
— Да пошел он к черту!
Приехав к нам в следующий раз, Марианна привезла мне лифчик. Это был первый в моей жизни лифчик, и я толком не знала, как с ним обращаться. Она научила меня правильно его надевать. Я сразу почувствовала себя лучше, потому что у меня были большие груди, в связи с беременностью ставшие еще более грузными.
— Старик начнет орать…
— Плевать! Я скажу, что дала тебе его, потому что для меня он великоват.
Марианна завела привычку приносить мне одежду, которую, по ее словам, сама уже не носила. Однако я видела, что эта одежда абсолютно новая. Один раз с принесенного ею свитера еще даже не была сорвана этикетка.
Как-то раз она купила мне штаны.
Я еще никогда не носила брюк и надела их наизнанку.
Марианна, увидев это, хохотала до слез. Потом она научила меня делать макияж. Мы занимались этим втайне от Старика, а затем я все смыла, так как боялась, что Старик устроит мне взбучку.
Марианна стала для меня подругой, сестрой и даже матерью.
Она была настоящим чудом, хотя я и не верю в чудеса.
В конце концов она переехала к нам насовсем. В один прекрасный день Марианна сказала мне, что поссорилась со своим отцом, решила уйти из дому и хочет жить у нас. У нас, в нашем доме!
Я безумно обрадовалась: я хотела этого с того самого момента, как мы с ней познакомились. Тогда я, однако, боялась, как бы то, что я рассказала ей о своей жизни, и то, о чем она, увидев мои шрамы, могла догадаться и сама, не отпугнуло ее. Она ведь поначалу ни о чем не догадывалась и думала, что мой отец так суров со мной потому, что я делала всякие глупости и, в частности, беременела и рожала детей черт знает от кого.