Сейчас же маленький индеец мог думать только об одном, надо, стиснув зубы, не ждать смерти, а смело шагнуть ей навстречу, как и подобает мужчине. В его узелке с едой лежала крохотная высушенная тыква. Тыква была полая, и отверстие в ней затыкала деревянная пробка. Это был прощальный подарок знахаря Чимбу — настойка корня чимиргеза. Один глоток, и душа покидает тело мгновенно и безболезненно. Тяжело раненным в бою или на охоте воинам, которых уже нельзя было спасти, яд позволял достойно перейти из этого мира в другой.

Собрав всю свою волю, Гокко смог чуть приподняться и, дотянувшись до узелка дрожащими пальцами, придвинуть его к себе. Не меньше получаса ушло на то, чтоб распутать узел. Зажав в кулаке тыкву, он вытащил пробку зубами, выплюнул ее, затем, с усилием, поднес горлышко тыквы к губам.

Страшный удар сотряс плот, мальчика отбросило вперед, к самому краю, тыква, выскочив из его слабой руки, упала на тонкие бревнышки настила. Сквозь щель между двумя бревнышками яд, булькая, пролился в реку.

Толстенная коряга — на нее-то и наткнулся плот, — прочно зацепив ненадежное сооружение, удерживала его на середине реки.

«Откуда коряга?! — успел подумать Гокко. — В этих местах всегда была жуткая глубина. Такого просто не может быть!»

А навстречу, против ветра, против течения с бешеной скоростью неслась к нему лодка с надутым в сторону плота, вопреки всем законам природы, парусом. На верхушке мачты, чудом удерживаясь, сидела маленькая обезьянка. Ветер раздувал ее длинную красновато-золотую шерсть.

— Держись, братик!! — кричала обезьянка. — Держись…

Лодка пронеслась мимо плота, и мальчик, непонятно как, оказался на ее корме. Коряга тут же пропала, а плотик, уже без человека, поплыл по течению дальше. Обезьянка одним прыжком перемахнула с мачты на плечо Гокко, ласково обмахнула его лицо длинным пушистым хвостом, вгляделась в глаза своими голубыми, в темных ресницах, глазами.

— Пиччи… — прошептал маленький индеец, теряя сознание…

— Вставай, вставай! Ишь, разлегся, маленький лежебока, — вернул Гокко из сна заботливый голос Пиччи. — Тоже, надумал: яд, смерть, что за глупости! А вашему знахарю я бы не позволил лечить даже дохлого тапира. Лень, дедовские методы, отсутствие современного оборудования… По уровню медицины, если хочешь знать, ваше племя тупинабама занимает семьдесят второе место в мире. А на дворе шестнадцатый век — надо идти ногу со временем! Твой знахарь всех больных поит из одной и той же миски и никогда ее не моет. Ладно, хватит об этом, а то я расстраиваюсь.

Мальчик открыл глаза. Удивительно, он чувствовал себя таким же здоровым и сильным, как до болезни. Воды Паранапанемы по-прежнему текли вокруг, неся лодку по течению, парус ее обвис, но на скамейке напротив Гокко сидел ласково ворчавший Пиччи-Нюш. А это значило, что все опасности минули, и жизнь победила снова.

— Ты опять спас меня, Пиччи! Это колдовство?

— Ну, как тебе сказать… — смутилась обезьянка. — Немного есть, конечно. Но главное — выдержка, быстрота реакции, точный расчет течения и ветра. А вылечил тебя я, вообще, без всякого колдовства. Массаж, внушение и чуть-чуть Тибетского бальзама.

— Ты говоришь странные слова. Я не понимаю их.

— Прости меня, братик. Я расхвастался, — конечно, это очень некрасиво. Понимаешь, за два года столько пришлось узнать, увидеть и услышать — во сне не приснится. А уж приключений было!.. Я потом расскажу тебе. А пока надо отдохнуть и многому поучиться. Думаю, сейчас не стоит возвращаться в родное племя. Сородичи решат, что злые духи спасли тебя, и опять могут сделать какую-нибудь жестокую гадость. Или возьмутся лечить. Бр-р-р! — Пиччи передернуло от возмущения. — Нет уж, поедем со мной. Там тебе точно не придется скучать, — загадочно прибавил он и, обернувшись, крикнул вдруг, что было мочи: — Ходу! Ходу!

Ветер выгнул паруса, Гокко схватился за скамью, лодка, чиркнув килем по воде, оторвалась от реки и взмыла в небо. Пиччи-Нюш, важный и невозмутимый, мечтательно смотрел перед собой, обкрутив хвост вокруг скамейки. Земля уменьшалась с непостижимой скоростью, вот уже Паранапанема казалась не толще крохотной серебристой змейки килимпуру. Воздух свистел в ушах, облака приближались. Вытянув шею, леденея от веселого ужаса, Гокко глядел вниз.

Внезапно туман пропал, облака оказались внизу, и солнце встало над лодкой в синем сверкающем небе. От холода и от величия окружающей его картины индеец зябко дрожал…

В этом месте рассказа Алена не выдержала:

— Лиза-а-а! — заныла девочка, стесняясь обратиться к Печенюшкину. — Он же замерзнет там совсем! Это в самолетах печки топят, а в лодке печки нет. Лодка же деревянная, она же сгореть может…

— Ну, Алена, — зашипела Лиза на сестру, — не перебивай!

— Да, не перебивай! Я бы ему свою шубку отдала. Знаешь, какой там зверь теплый. Он называется цигей.

— Какой еще цигей? — не поняла Лиза. — А-а, вот ты о чем! Это из баранов шубы называются цигейковыми.

— Неправда! Мне мама говорила. Из баранов шубы называются каракулевыми. Они очень много денег стоят. У мамы пока столько нету.

— Печенюшкин! — взмолилась Лиза. — Ну объясни ты ей! И скорее дальше рассказывай.

— Ты что, Лиза! — удивился Пиччи. — Неужели никогда цигеев не видела? И в зоопарке вашем их нет? Цигеи похожи на баранов, только мех у них ровный, как бы подстриженный, а голова и хвост голые. К зиме они мехом обрастают, а в конце весны его сбрасывают, как змея кожу. Потом снова обрастают. А к шкуре сброшенной пришивают подклад, петли, пуговицы и готова шуба. Маленький цигей — детская шубка, большой — взрослая.

— Вот! — обрадовалась Аленка. — Слышала, Лизочкина?

Лиза, не мигая, смотрела на героя-спасителя-рассказчика, и ужасное подозрение рождалось у нее в голове. Девочка вспомнила, что кричал ей на прощанье Федя, улетая в башмаке по радуге из их квартиры.

«А Печенюшкина встретишь — не верь! Он, зверь, тоже, душевный, но приврать страсть как любит!..»

«Лучше выяснить сразу», — решила Лиза и бросилась как в омут:

— Пиччи! — сказала она отважно. — Я тебе во всем верила, до самой капельки. А вот Федя говорил, что ты, уж извини, пожалуйста, приврать любишь. Я думала, он шутит, но теперь… Я, можно сказать, девять лет на свете живу, два раза на самолете летала, настоящий паровоз руками трогала. Точно знаю, цигеев не бывает. Может, бывают в сказках, но это не считается. Так что же в твоих рассказах правда, а что — нет?

Глаза у Печенюшкина стали совсем виноватые. Некоторое время он молчал.

— Знаешь, Лизочек, — сказал герой наконец. — Про Гокко, про свои приключения я все рассказывал, как на самом деле было. Обманывать, хвастать просто не могу, не получается. Но могу присочинить в двух случаях. Во-первых, когда надо перехитрить злодея, для пользы дела. Неприятно, но приходится. Хорошим людям вреда от этого нет. А во-вторых, просто шутки ради. Алена же совсем еще маленькая. Пусть в ее мире будут добрые цигеи, которых никто ради шубы не убивает. Успеет еще подрасти. Ну, как ты считаешь, кто справедливее, я со своей шуткой или ты — с правдой?