Это тайное знание и тайное занятие, при мужчинах они никогда такого себе не позволяют, а кто это видит, тут же умирает на месте страшной смертью. Поэтому я понял, что Сметанкина дома нет. Но на всякий случай все-таки спросил:

– Скажите, а Сергея можно?

Я подумал, что при свидетеле он меня вряд ли убьет, иначе ему придется убить и ее, а это уже слишком.

Она подняла брови – это я понял по тому, что глина на лбу задвигалась и начала осыпаться.

– Кого?

– Сергея. Сметанкина.

– Такие тут не живут, – сказала она обиженно. Я отвлек ее от важного занятия, и оказалось, понапрасну.

За розовым халатиком в сумерках коридора просматривался блестящий паркет, обои под бамбук, светильник на стене испускал мягкий розоватый свет...

– Не может быть.

Я хотел сунуть ногу в дверь, чтобы она не могла ее захлопнуть, но решил, что она испугается и начнет кричать. Когда кричит женщина с зеленым лицом, это страшно.

– Сергей Сергеевич Сметанкин, я сюда приходил к нему... на квартиру... работал для него.

Она еще выше задрала брови, чепчик на резиночке зашевелился сам по себе, словно под ним был клубок змей.

– Мы только что въехали. Еще даже мебель расставить не успели.

– Как это – въехали? Он же... я тут был, он как раз ремонт делал...

– Ремонт? Это мы ремонт делали. Ну, не сами, конечно. Послушайте, может вам Сергееич нужен?

– Какой Сергеич?

– Бригадир ремонтников. Или прораб. Не знаю, как это называется.

– Нет, – я покачал головой, – Сметанкин, бизнесмен, «Мазда» серебристая, ну...

– Я правда не знаю, – ей не терпелось уйти и заняться своими страшными и тайными женскими делами. – Мы эту квартиру месяц назад купили, ремонт сделали и въехали. Но этим муж занимался, может, он и знает этого вашего.

– А как с ним связаться?

– С мужем? Никак. Он в Штатах. Через неделю вернется.

– Ясно, – сказал я, – ясно. Спасибо.

Она с облегчением захлопнула дверь.

С моря пришел порыв ветра, и акация щедро осыпала меня желтенькой копеечной листвой.

Женщина по-прежнему стояла у бювета, облокотившись на баллюстраду. Я хотел ей сказать, что так она испачкает свое светлое дорогое пальто, но не решился. Однако невольно замедлил шаг и увидел, что она встрепенулась и окинула меня жадным тоскливым взглядом. Я поднял воротник и поспешил дальше. Я нечаянно прикоснулся к чужому одиночеству, такому страшному, такому безвыходному, что ни один автор романов в веселых кожаных переплетах с тиснеными звездолетами и действующими вулканами не осмелится наградить им своих героев, отчаянных людей, пиратов, моряков, путешественников и землепроходцев.

* * *

Зато папа был бодр и весел.

Линолеум и пластиковая плитка в кухне были содраны, под ними обнаружились натеки черного вара; холодильник выехал в большую комнату и урчал там, время от времени содрогаясь, словно от омерзения; посудные шкафчики громоздились в углу друг на друга, словно детские кубики-переростки; их содержимое выстроилось на столе – тарелки с грязным дном (как бывает, когда в раковине скапливается посуда, а потом моется вся сразу, за неделю), чашки с надбитыми краями, разнородные рюмки. В щелях паркета блестели осколки, что-то успело разбиться. Понятное дело.

– А рабочие где?

– Уже ушли, – радостно сообщил папа, – теперь только завтра.

Никак я не могу застать рабочих-невидимок.

– Сколько он с тебя взял?

– Кто? Сережа? Нисколько.

– Папа, так не бывает.

– Почему? Почему ты думаешь о людях только плохое? Он старается помочь людям, а ты видишь в этом какой-то злой умысел.

– Папа, ремонт – удовольствие не дешевое. Ты не задумался – а с чего это вдруг?

– Он делал себе ремонт, у него материалы остались, не выбрасывать же.

– А рабочие тоже бесплатные?

– Это подарок, – сказал папа обиженно, – он сказал, ему хочется, чтобы я достойно встретил старость.

– Похвальное желание. Послушай, он у тебя что-то просил? Доверенность там подписать, дарственную, я не знаю...

– Нет, – папа покачал головой, – зачем?

– И паспорт у тебя не просил?

– Я вообще не могу паспорт найти, – пожаловался папа, – тут приходила эта женщина, как ее, пенсию принесла. Так я из-за этого ремонта никак не мог вспомнить, куда его засунул. Хорошо, она меня знает, не первый год уже, слава богу, носит.

– Папа, ты бы поосторожней с ним. Посторонний человек, ты же на самом деле ничего о нем не знаешь.

– Как это не знаю? – удивился папа. – Он внук тети Аллы. Мы же все выяснили.

– Ну, позвони тете Алле хотя бы.

– Она умерла, – папа укоризненно поджал губы. – В восемьдесят четвертом. Ты вообще когда-нибудь интересовался своей родней? Ходишь как бирюк. Всегда таким был. Даже когда маленьким был. Тебя нашла эта девочка, Светочка? Ты хотя бы ее не обижай.

– Она не Светочка. Ее зовут Рогнеда. То есть на самом деле она Люся. Наверное.

– Не морочь мне голову, – сказал папа, – вечно ты все выдумываешь. И всегда выдумывал. Разговаривал с какими-то вымышленными людьми. Врал. Это потому что у тебя нет совести. И никогда не было. Скажи еще спасибо, что она тебя не посадила. Пожалела. Несчастная дочь, несчастная мать! Как у тебя рука поднялась соблазнить малолетку?

– Это не рука, папа, – машинально ответил я.

Папа молчал, выпучив глаза, и мне стало стыдно.

– Тебе что-нибудь нужно? Я сбегаю, куплю.

– Ничего мне не нужно, – сказал папа, – ничего от тебя не нужно. Я сам все себе купил. Я выходил. Я гулял!

Он гордо поднял голову.

– Тут шумно, – сказал он, – работать невозможно. Я и вышел. Посидел в скверике. Зашел в аптеку. Вообще, погулял. Сережа прав, нельзя так себя запускать. Зарядку надо делать, питаться нормально. Не замыкаться в четырех стенах. Найти себе какое-нибудь занятие. Хобби.

– Сережа прав. Ясно. Кстати, насчет хобби. Давай, неси свои мемуары. Много написал?

– Нет, – рассеянно отмахнулся папа, – не до того было... пока мы тут все с Сережей перетащили, пока вещи разобрали... Такой хороший мальчик, услужливый. Вот ведь как судьба складывается! Тебя любящие родители растили, и вот что получилось!

– Папа, – сказал я, – это я уже слышал.

* * *

Ктулху в подворотне расцвел новыми красками – похоже, ему подновили щупальца. Под надписью «ОН ГРЯДЕТ!» уже было написано: «осталось 3 дня». Сначала вроде было «4», но потом четверку переправили на тройку. Иными словами, Ктулху поднимается из вод.