Спутник мой сделал выпад и поймал ребенка за плечо.

— Как отец? — осведомился он.

— Плохо, мистер Барридж. Снова сидит без работы. Все мельницы закрыты, — серьезно ответила малышка.

— А мать?

— Никак не поправится, сэр.

— На что же вы все живете?

— Джимми кое-что зарабатывает, сэр, — пропищала девочка.

Джек вынул из кармана пару соверенов и вложил в грязную ладошку, прервав невнятное благодарное бормотание добродушным гудением:

— Не за что, милая, не за что. Если ничего не изменится, дай знать; ты ведь знаешь, где найти Джека Барриджа.

После ужина, прогуливаясь по вечерним улицам, я случайно прошел мимо той самой гостиницы, где он остановился. Окно таверны оказалось открытым, и в туманный сумрак, словно ветер, врывался густой, плотный, жизнерадостный голос. Раскаты старинной застольной песни омывали сердце волной беззаботного веселья. Джек Барридж восседал во главе стола в окружении закадычных дружков. Я остановился, чтобы немного понаблюдать за выразительной мизансценой. Живая картина окрашивала мир в теплые, яркие тона, и людское общество уже не выглядело столь мрачным местом обитания, каким представлялось порой.

Я твердо решил навестить Барриджа по возвращении в Лондон и однажды действительно отправился на поиски небольшой улочки неподалеку от Майлз-Энд-роуд, где он жил. Не успел я свернуть за угол, как удача улыбнулась и мой знакомый появился собственной персоной, да еще и в двухколесном экипаже. Рядом сидела аккуратная сухая старушка, которую он представил как свою матушку.

— Я ему говорю, чтобы почаще возил хорошеньких девушек, — заявила та, спускаясь на мостовую. — А старуха вроде меня только портит вид.

— Ничего, и ты сойдешь, — со смехом возразил Барридж, спрыгнул следом и бросил поводья поджидавшему мальчику. — Любую молодую за пояс заткнешь, мать. Я ведь обещал, что когда-нибудь буду возить тебя в собственном экипаже, разве не так? — Он посмотрел на меня.

— Так, так, — согласилась старушка и проворно поднялась по ступеням. — Ты хороший сын, Джек. Очень хороший.

Стоило ему войти в гостиную, как лица домашних озарились улыбками, а воздух огласил гармоничный хор приветствий. Жестокая действительность осталась за дверью, и перед глазами ожил волшебный мир Диккенса, в центре которого стоял массивный краснолицый человек с маленькими блестящими глазками и легкими не слабее кузнечных мехов. Большой, грузный домашний чародей. Из бездонных карманов посыпались гостинцы: табак для старого отца; огромная ветка тепличного винограда для больного соседского ребенка, который почему-то временно жил здесь; книга о путешествиях для шумного подростка, называвшего его дядей. Следом явилась бутылка портвейна для бледной пожилой женщины с распухшим лицом — как выяснилось позже, овдовевшей невестки. Финальным аккордом стали сладости для маленького ребенка (чьего, не знаю), которых хватило бы на неделю; и наконец, ноты для младшей из сестер.

— Хотим сделать из нее леди, — прогудел Джек, прижав милое личико девочки к кричаще-яркому жилету, и ласково провел по пышным кудрям большой грубой ладонью. — А когда вырастет, непременно выдадим замуж за жокея.

После ужина он приготовил отличный пунш с виски и настоял, чтобы старушка присоединилась к компании, что она в конце концов и сделала с шуточными протестами и громким кашлем. Но я отметил, что очень скоро в стакане ничего не осталось. Для детей хозяин дома соорудил чудесный напиток, который сам назвал «сонным эликсиром». Основными составляющими выступили горячий лимонад, имбирное вино, сахар, апельсины и малиновый уксус. Эффект не заставил себя ждать.

Я сидел долго, с удовольствием слушая бесконечные рассказы. Джек и сам то и дело от души смеялся вместе с нами, и от громовых раскатов сотрясались дешевые стеклянные фигурки на камине. Но время от времени какое-то неведомое воспоминание отбрасывало тень на жизнерадостное лицо и заставляло дрожать глубокий голос.

После пунша старики разговорились и принялись без меры хвалить сына, однако поток славословий был прерван грозным рычанием.

— Заткнись, мать! — бесцеремонно рявкнул Джек Барридж. — Все, что я делаю, делаю исключительно для собственного удовольствия. Хочу, чтобы людям вокруг было хорошо. Ведь если будет плохо им, то будет плохо и мне.

После этого мы не встречались почти два года. И вот одним темным октябрьским вечером, гуляя по Ист-Энду, я увидел давнего знакомого, когда он выходил из небольшой часовни на Бердетт-роуд. Человек настолько изменился, что узнать его было бы невозможно, если бы кто-то из прохожих не окликнул:

— Добрый вечер, мистер Барридж.

Кустистые бакенбарды, которых он прежде не носил, придавали красному лицу агрессивное и в то же время респектабельное выражение. Джек был одет в дурно сидящий черный костюм. В одной руке держал зонт, а другой сжимал книгу.

Странно, но сейчас он казался и ниже ростом, и худее, чем прежде. Почему-то пришло в голову, что сам Барридж, живой и настоящий, каким-то таинственным образом испарился, а осталась одна лишь сухая оболочка. Сочное человеческое начало то ли высохло, то ли было выжато.

— Неужели Джек Барридж? — воскликнул я, изумленно преграждая путь.

Маленькие глазки не смотрели прямо, а уклончиво блуждали по сторонам.

— Нет, сэр, — ответил он; но не прежним, полным теплой энергии глубоким голосом, а новым — холодным и жестким, как металл. — Не тот, которого вы знали когда-то, слава Богу.

— Вы оставили старый бизнес? — уточнил я.

— Да, сэр, — ответил он. — Всему конец. Было время, когда я безмерно грешил, да простит Господь. Но, хвала небесам, вовремя раскаялся.

— Пойдемте в бар, выпьем по стаканчику, — пригласил я, беря его за руку, — а заодно подробно расскажете о себе и о жизни.

Барридж решительно, хотя и вежливо отстранился.

— Спасибо за приглашение, сэр, но я больше не пью.

Он явно хотел от меня отделаться, но если литератор чует добычу, то стряхнуть его нелегко. Я спросил о родителях и не постеснялся уточнить, живут ли они до сих пор вместе с ним.

— Да, сэр, — ответил он. — Пока при мне. Конечно, трудно ожидать от человека, что он будет содержать стариков всю жизнь. Сейчас трудно прокормить лишние рты, но никто не откажется воспользоваться твоим добродушием.

— И как же удается справляться? — участливо спросил я.

— Вполне терпимо, сэр, спасибо. Господь не оставляет своих слуг, — ответил он с самодовольной улыбкой. — Теперь у меня небольшой магазин на Коммершал-роуд.

— Где именно? — не отставал я. — Хочу вас навестить.

Он неохотно назвал адрес и добавил, что сочтет мой визит за великую честь, однако слова прозвучали неискренне.

Я не стал откладывать задуманное и отправился на следующий же день, сразу после ленча. Магазин оказался ломбардом, и, судя по всему, дело шло весьма бойко. Сам хозяин отсутствовал: отправился на заседание комитета трезвости, однако за прилавком стоял отец, который и пригласил меня подняться в гостиную. Хотя день выдался холодным, огня не зажигали, и старики сидели по обе стороны пустого камина — молчаливые и печальные. Мое появление обрадовало их ничуть не больше, чем сына, но через некоторое время природная словоохотливость миссис Барридж взяла свое, и мы разговорились.