в огненном лихолетье, Пласт не знал. Последний раз они виделись на Рождество нового 1917 года, чудом сумев собраться вместе в родительском доме.

Принимая во внимание его боевой опыт, нехватку кадров и некоторые обстоятельства его отставки, как выразился писарь, ему предложили чин поручика и должность командира нестроевой роты. Хотел ли писарь унизить боевого офицера по велению своей подленькой душонки или по приказу начальства, Пласт уже никогда не узнает. Но видя, как выпучиваются глаза и отвисает челюсть бюрократа, понявшего, что георгиевский кавалер без скандала принимает это воистину щедрое предложение, Степан Ерофеевич получил полное моральное удовлетворение.

А секрет спокойствия теперь уже поручика Щербина был прост: ещё с прошлой войны он запомнил простое правило: чем дальше от фронта, тем больше «блаженных идиотов». Так что не было ничего удивительного в том, что сразу по прибытии во 2-ю пограничную Заамурскую пехотную дивизию он получил предложение возглавить дивизионных разведчиков, а также взять на себя обработку сведений, поступающих от войсковой, инженерной и артиллерийской разведок. Ну и допросы пленных, само собой. «Ну, Степан Ерофеевич! Дорогой! Ну, кто лучше вас справится-то?!» – риторически восклицал командир дивизии.

И с дивизией, и её командиром Щербину невероятно повезло. Дивизия была сформирована на основе 2-й Заамурской бригады отдельного корпуса пограничной стражи, выучка и моральная стойкость бойцов которой была значительно выше, чем у обычных пехотных дивизий. Ну а Георгия Владимировича Ступина Степан Ерофеевич знал ещё по Русско-японской войне и уважал как храброго, грамотного командира.

Оказалось, и Георгий Владимирович помнил есаула из разведки. Узнав о причинах «душевной болезни» Щербина, Ступин, как и все боевые офицеры, недолюбливающий «штабных штафирок», предложил официально оформить его командиром разведчиков с соответствующим повышением в звании. Но к немалому удивлению командира дивизии Щербин предложил всё оставить как есть. На войну он отправился не за чинами, а внутри дивизии может служить и так. Зато можно не опасаться излишнего внимания «докторов в бирюзовых фуражках», без которых его отставка наверняка не обошлась.

Когда в дивизии встал вопрос революционных агитаторов, призывающих брататься с противником, Степан Ерофеевич предложил Ступину просто направлять их в разведчики. И хотя в пограничной дивизии, личный состав которой был преимущественно с Дальнего Востока, «разлагающих элементов» было на порядок меньше, чем в других соединениях, командир дивизии с полным пониманием встретил предложение поручика Щербина. А то, что им доставались самые трудные, практически невыполнимые задачи – ну так война. Бог даст, германцы не убьют, а встретят агитаторов как братьев.

Увы, повоевать Щербин успел всего несколько месяцев. 21 декабря 1916 года сорокакилограммовый снаряд, выпущенный из германской гаубицы 15 cm sFH 13, разорвался практически на наблюдательном пункте 3-го батальона. Выжил Пласт только благодаря звериному чутью на опасность, когда подсознание опережает рациональное восприятие. За секунду до взрыва, выдернув за шкирку какого-то нижнего чина, Пласт рухнул в выкопанную у НП яму. Этот нижний чин, оказавшийся посыльным, и выкопал контуженого поручика, не дав ему задохнуться на дне полузасыпанной взрывом ямы.

Рождество Степан Ерофеевич встречал дома, в станице Пластуновской, и не мог предположить, что вся семья сидит за одним столом в последний раз. Сыновья, узнав о серьёзной контузии отца, смогли выхлопотать себе краткосрочные отпуска и, стараясь для женской половины, описывали войну как увеселительную прогулку за орденами.

Красавица дочка, семнадцатилетняя Ксения смотрела на братьев как на античных героев. Что, впрочем, не мешало ей размышлять над тем, как отец воспримет известие о том, что один милый инженер ведомства путей сообщения уже второй месяц оказывает ей совершенно невинные знаки внимания. Зная крутой нрав отца, Ксения совершенно обоснованно опасалась за здоровье милого Петеньки. А жена Екатерина Егоровна просто тихо радовалась, что все дома и все живы, и молилась всем святым, чтобы война, уже унёсшая жизни стольких станичников, быстрее закончилась.

Но никто не ведает своей судьбы. На фронт Степан Ерофеевич уже не вернулся. 1917-й, губительный для империи год, для семьи Щербиных оказался не менее горек. В июне, только Пласт оправился от контузии, в лихорадке буквально за несколько дней сгорела Екатерина Егоровна. Врач, выписанный из самого Екатеринодара, только развёл руками: воспаление оболочки мозга.

А через две недели любимая дочка со своим Петенькой упали в ноги главе семейства. Петру Алексеевичу Ганину предлагали место помощника начальника станции 2-го класса на Северо-Восточной Уральской железной дороге, что автоматически давало ему чин губернского секретаря, что в соответствии с Табелью о рангах равнялось казачьему чину хорунжего. Станция называлась Екатеринбург-2, решать нужно было немедленно. А так как Ксения была готова за Петенькой не только в относительно цивилизованный Екатеринбург, но хоть на дикий Сахалин, она, недолго думая, взяла суженого за руку и приволокла к строгому, но любящему родителю.

Степан Ерофеевич прекрасно понимал: ни ситуация на фронтах, ни тем более безумие, творящееся в Петрограде и Москве, не могут закончиться ничем хорошим. И уж тем более не кончится добром конфликт Кубанской войсковой рады с Кубанским областным советом. А значит, молодой инженер, получивший место где-то за Уралом, куда ни война, ни Советы точно не доберутся, и главное, любящий Ксению, вполне подходит на роль зятя. А когда всё успокоится, Степан собирался лично приехать и проверить, как живут молодые.

Выждав положенный срок траура, Пётр с Ксенией обвенчались. Свадьба была по местным меркам скромная: разлитое в воздухе напряжение отбивало желание шиковать. Даже братья не смогли приехать на свадьбу сестры, ещё год назад такое было немыслимо. А вот письма, пришедшие от них, были тревожными, и вдвойне тревожно было оттого, что сыновья описывали проблемы как под копирку, коротко говоря: идёт разложение армии.

После отъезда дочки Степан Ерофеевич слёг, контузия вновь напомнила о себе. Оклемался Пласт ближе к концу года, и сразу водоворот происходящих на Кубани событий бросил его в объятия Кубанской рады. В конце января 1918 года полковник Покровский предложил Щербину возглавить разведуправление будущей Кубанской народной республики.

Степан Ерофеевич предложение отклонил, сославшись на подорванное здоровье. Есаул великой империи не захотел стать генералом карликовой республики, считая, что дело солдата – защищать страну от внешних врагов. А делят власть и занимаются политикой пусть те, кто не боится запачкаться нечистотами. Тем не менее остаться совсем в стороне от происходящего он не мог и 2 февраля 1918 года занял скромную должность в военном министерстве новоиспечённой республики.

Уже в середине марта правительство Кубанской республики, вынужденное бежать из Екатеринодара, занятого большевиками, идёт на переговоры с Добровольческой армией. По сути, не просуществовав и двух месяцев, независимая Кубань присоединилась к другой новоиспечённой республике –