Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Возможно, какое-то время она будет тебя ненавидеть. – Коннор вздохнул. – Как хочешь, старик. Делай что хочешь. Я устал портить тебе жизнь.
Он зашагал по коридору к своей спальне.
– Господи, Коннор, подожди! Ты ничего не испортил.
– Очень мило с твоей стороны пытаться поддерживать меня даже сейчас, но против фактов не попрешь: ты бы не сидел сейчас в этом проклятом кресле, если бы не я, и все это знают. – Он обернулся, посмотрел на меня поблескивающими глазами. – Это правда, и Богом клянусь, я даже смотреть на тебя не могу, Уэс. Мне невыносимо тебя видеть.
Я замер, похолодел, а Коннор отвернулся и пошел дальше.
– Коннор, подожди! Поговори со мной или поговори с кем-то еще. Ты тоже пострадал. Мы навидались там такого, что… Это не ты говоришь…
«Ты изменился, и я тебя совершенно не узнаю».
Дверь его комнаты закрылась: не было громкого хлопка, только тихо, решительно щелкнул замок. Я подкатился к двери и забарабанил по ней кулаком.
– Коннор, открой! Поговори со мной. Открой эту чертову дверь!
Молчание, только слышался шорох выдвигаемых ящиков комода. Страх впился в меня холодными когтями. У Коннора до сих пор остался его служебный пистолет? Он его ищет? Неужели всё так плохо, а я ничего не замечал?
Я подергал ручку, потом снова саданул по двери.
– Дрейк! Я не шучу. Неважно, что думают все остальные. Я говорю то, что думаю сам. Никто не тянул меня за руку, я добровольно вступил в армию. Мне нужны были привилегии, которые она давала, и я подписал бумаги. Это мое ранение, и я сам в ответе за то, как его получил. Никто не должен мне указывать, как мне надлежит чувствовать себя по этому поводу, черт возьми, даже ты! А я говорю, что это не твоя вина. – Я снова ударил по двери кулаком. – Будь ты проклят, Дрейк, открой дверь!
Дверь распахнулась, и на миг я потерял способность дышать. В руке моего друга была сумка, а не пистолет.
Коннор посмотрел на меня, очевидно, увидел на моем лице облегчение и скривил губы.
– Боже мой, Уэс, ты и впрямь думал, что я собираюсь покончить с собой? Серьезно?
Он отрывисто хохотнул и обошел мое кресло.
Я поехал за ним.
– Значит, ты уходишь? В час ночи?
Коннор пожал плечами, забрал со столика свои ключи и бумажник.
– Дом теперь твой. Пусть родители думают, что всё в порядке.
– Коннор…
– Они отдали мне мои шесть миллионов. Полагаю, я продемонстрировал достаточную степень ответственности. Наконец-то. Я перевел немного денег на твой счет, можешь использовать их для оплаты учебы… а не хочешь, не используй. Делай что хочешь.
– Мне не нужны твои деньги.
– Поздно, – фыркнул Коннор. – У меня хорошо получается разочаровывать окружающих.
– Неправда. Куда ты пойдешь?
Он сдернул с вешалки куртку.
– Мне надоело жить чужими жизнями, подстраиваясь под ожидания других людей. Я устал жить по чужой указке. Я начинаю всё сначала. Стираю все слова, Уэс.
Я отчаянно попытался придумать что-то, чтобы его удержать.
– Думаешь, сбежав, ты всё исправишь?
– Я ничего не могу исправить! – рявкнул Коннор. – В том-то и проблема, черт возьми! И я не могу жить, изо дня в день наблюдая, что я с тобой сделал.
– Со мной всё хорошо, – проговорил я сквозь зубы. – Или будет хорошо. Только не делай этого. Не…
«Не уходи».
Я стиснул зубы, чувствуя ком в горле.
– Ты же мой лучший друг.
Коннор вздохнул, потом распахнул входную дверь.
– Расскажи Отем правду. Она разъярится, ей будет больно, но только поначалу. Она тебя любит и, поняв, что всё это время любила твою душу, она будет так счастлива… Скажи ей, что мне очень жаль. Если будет подходящий случай. – Он посмотрел мне в глаза. – Потому что мне жаль. Прости, Уэс. Мне очень жаль.
Затем он ушел.
– Ух ты, смотри-ка, кто здесь.
– Ничего себе. Это же Амхерстская Задница.
Вздрогнув, я подняла глаза от сборника статей по сельскохозяйственной истории Соединенных Штатов. Перешептывались две девушки за соседним столом. Я проследила за их взглядами и увидела, что мимо рядов библиотечных столов едет в инвалидном кресле Уэстон, маневрируя между ножками столов и рюкзаками. На его красивом, словно высеченном из мрамора лице, застыло мрачное выражение, но, несмотря на насупленные брови, он выглядел просто потрясающе в джинсах и черной футболке.
– Слухи не врали, – прошептала одна из девушек, прикрывая рот ладонью.
– Да? – ответила вторая. – Я думала, это просто сплетни, но увы. Всё-таки он парализован.
Уэстон остановился, потому что дорогу ему преградил парень, который сидел на стуле, слишком далеко отодвинув его от стола.
– Долго выбирал место, чтобы сесть? – сказал Уэстон довольно громко. Несколько студентов оторвались от учебников и повернули головы – посмотреть, что происходит.
Парень, мешавший Уэстону проехать, тоже поднял голову.
– Чего?
– Ты в центре чертова прохода. Подвинься и дай проехать, черт возьми.
– Извини, старик.
Парень поспешно сдвинул стул, и Уэстон проехал по узкому проходу прямо к свободному месту в конце стола.
Он остановил свое кресло перед столом, потом взял свой рюкзак, с размаху плюхнул его на стол и резкими, рваными движениями стал доставать учебники и тетради
– А он всё такой же моральный урод, – пробормотала девушка, сидевшая за соседним столом. Она намотала на палец длинную прядь темных волос. – И по-прежнему горячий парень.
– Аминь, – согласилась ее подруга.
«Знали бы вы, как он целуется», – подумала я.
– Какая жалость, – продолжала темноволосая. – Скорее всего, ниже пояса там теперь глухо.
– Знаю. Какая досада.
От злости у меня перед глазами всё поплыло, и слова на странице превратились в нечитаемую кашу. Я уже хотела сказать им, что нет ничего зазорного в том, чтобы служить своей стране, но тут меня пронзило знакомое чувство. Нечто подобное я уже чувствовала год назад в этой самой библиотеке: по коже пробежало электрическое покалывание. Я подняла глаза.
Уэстон смотрел на меня. Наши взгляды встретились, но он меня не видел. Скорее он смотрел на меня, но видел прошлое. От его внимания у меня в сердце зазвенел звоночек, в груди распространилось тепло, мгновенно превратившееся в жар. Мы оба отвели глаза.
«Так, успокойся, – приказала я себе, пытаясь унять отчаянно колотящееся сердце. – Это маленький университет. Ты ведь знала, что вам придется сталкиваться».